голова с торчащими сосульками грязных волос. Смурной, с тяжелыми мешками под глазами, будто провел ночь без сна, с посеревшей кожей, Сладкевич замер в приоткрытой щели:
– Здравствуйте, господин полковник, – весь вид его напоминал провинившегося пса, который пришел просить прощения.
– Паша, мы же договорились без церемоний, – прохрипел с трудом Гуров и махнул рукой визитеру: – Заходи.
Павел сделал шаг, потом второй и неуверенно затоптался на расстоянии, сжимая в руках пакет с соком:
– Вот, принес. Сказали, вам восстанавливаться надо. Вы ведь чуть не утонули.
Сладкевич боком подошел к тумбочке, водрузил пакет и снова замер в нерешительности. На лице у него отражалось страдание, незадачливый опер вдруг решился и выпалил:
– Лев Иванович, то есть господин полковник, то есть Лев. Простите, что я вас одного оставил, это я виноват, что вы чуть не погибли. Вы ведь ни города не знаете, даже с делом толком не ознакомились. Я не должен был вас оставлять одного, вместе надо было ехать на встречу с Хваловой. Правильно мне Бережнюк говорит, что я нюх оперской потерял. – Дрожащей рукой Павел вытащил измятый лист из нагрудного кармана куртки. – Вот, рапорт написал, уходить из органов буду.
Он резко отвернулся в сторону, шагнул к окну и вцепился в подоконник, опустив подбородок к груди. Сотрудник уголовного розыска старался скрыть разрывающую изнутри досаду и отчаяние, хотя Гуров видел по поникшим плечам – мужчина совсем поник духом. Сладкевич глухо признался:
– Я ведь ничего больше не умею, только преступников ловить. В розыске всю жизнь. Сначала участковым, потом на юрфаке отучился на вечернем вместе с Бережнюком, и поперли землю топтать. Он вон выбился наверх, а я… После этой травмы все наперекосяк пошло, жена ушла и дочку забрала. С Толей раньше приятелями были, а теперь он спит и видит, как меня из отдела турнуть. Никому инвалид не нужен, вы первый, кто во мне опера увидел, профессионала, вместе дело распутывать начали. А я подвел… Под смерть подставил.
Гуров прохрипел:
– Садись.
Удивленный Павел отвернулся, глаза у него были красными от подступающих слез. Лев с трудом выдавил:
– Ты не виноват. Мы продолжаем. Ты – ноги, я – голова, пока в больнице лежу. Докладывай по Рыковой.
Его деловой тон возымел действие, майор мгновенно пришел в себя. Он присел в кресло, вытянул из куртки блокнот и сверился с записями:
– Рыкову видели на заправке, потом на трассе. Была мелкая авария, на месте уже работал патруль ГИБДД. Все свидетели говорят одно и то же, она ехала в машине одна на средней скорости, не торопилась и не нервничала. В салоне эксперты так ничего не обнаружили. Биологических следов или признаков борьбы нет. Вообще не понятно, куда и зачем она ехала, почему посередине трассы на подъезде к населенному пункту вышла. На связь она так и не выходила, на вокзалах и остановках ее не видели. Афанасьев сейчас дома, сидит
