самом деле ей просто хотелось, чтобы священник обратил на нее внимание, ведь она терпела его заботу о людях, его влияние или даже его чудесное воздействие на них лишь потому, что к ней самой Габриель относился по-особенному. И никогда в жизни ей не пришло бы в голову назвать свои смешанные чувства простым словом «ревность».
Так что Мари очень неодобрительно восприняла внезапное вторжение в церковь Иветты.
Иветта была ходячими бедрами. Женщины встречаются разные: у одних необыкновенные глаза, у других – рот, у третьих – все лицо, но Иветту природа наградила именно бедрами. Когда она что-то рассказывала, можно было сколько угодно уговаривать себя сосредоточиться на ее мимике, но стоило ей отвернуться, как собеседник переводил взгляд на бедра. Две прекрасные колонны из плоти и крови, теплые, нежные и белые, как молоко, – так и хотелось до них дотронуться, проверить, какие они на ощупь. Что бы она ни надевала, бедра оказывались на виду: короткие платья на ней казались укороченными специально, чтобы не закрывать бедра; юбки словно растягивались во благо бедрам; шорты становились похожими на ларцы для бедер, а штаны – на формы для бедер. В сознании Мари образ этой женщины так легко сводился к бедрам, что если Иветте случалось заговорить с Мари, та не удостаивала бедра ответом.
Ко всему сказанному надо прибавить, что Иветта была местной проституткой. Проституткой по случаю. Когда ей не удавалось сводить концы с концами – то есть примерно каждый месяц, – а шестеро детей просили есть, Иветта продавала свое тело за деньги. Впрочем, это ее проблема: вся деревня считала Иветту проституткой, но только не она сама; и в общем-то, никто не возражал против того, чтобы Иветта торговала своим телом. Как сказала бы бабушка Мари: «Должна же быть в городе хоть одна проститутка». Это признавали все, но не она сама. Стоило Иветте услышать шутку в свой адрес или поймать на себе взгляд, полный вожделения, как она оскорблялась, делала страдальческое выражение лица и с видом ущемленной гордости разыгрывала мученицу, претерпевшую крайнее унижение и теперь обреченную всю жизнь носить в петлице медаль за героическое преодоление пыток.
Мари считала поведение Иветты смехотворным, но, увидев, как пара ее бесстыдных бедер разгуливает вокруг священника, возмутилась не на шутку:
– Паршивка!
Мари не могла видеть, как молодой аббат улыбается Иветте, пожимает ей руку и относится к ней с тем же вниманием, что и к остальным.
– Бедняга, он так невинен, что не замечает ее уловок. Впрочем, он всего-навсего мужчина, и она добьется своего…
Для Мари не было никаких сомнений в том, что Иветта хочет затащить Габриеля в постель.
Однажды после обеда, когда Мари меняла цветы у алтаря, она увидела Иветту, внезапно с шумом выбежавшую из исповедальни, всю в слезах, с полуобнаженными бедрами и румянцем, какой бывает лишь после любовных утех. Решив, что самое плохое уже произошло, Мари хотела наброситься на Иветту и отхлестать ее по щекам, но остановилась. К счастью, следом за Иветтой появился
