в нас нет: тайна так тайна.
Однажды где-то в Центральной Африке их самолёт Ан-26, «аналог, – всегда поясняет Пётр Николаевич, – Ан-24», прямо на аэродроме обстреляли какие-то мятежники, но «удалось взлететь и смыться, и вот я, слава богу, перед вами».
Так оно, наверное, и было. Приукрасить – не преувеличить! – Пётр Николаевич, туману жиденького ли нагнать, конечно, может, а в женском обществе голосом вкрадчивым, под перебор гитары звонкой уж и тем более, ну а соврать – так это вряд ли. Не вчера с ним познакомились, в меру друг друга изучили. Жили на одной улице, учились в одном классе, вместе ходили на рыбалку, плечом к плечу рубились с городскими, приезжавшими в Ялань на мотоциклах с одной лишь целью – подраться, даже зимой, в морозы кляшшые, и якобы на танцы.
А потому уверенно и повторяю: предпочитает Пётр Николаевич, мой друг детства, говорить правду, только правду, совсем немного, может, приукрашенную. Как у художника. У рыбака ли.
И я рыбак. Но я предельно честен в каждом слове, без прикрас. А как иначе? Начни немного привирать, пусть даже в малом, вроде бы художественном, тогда и веры мне не будет. Мне это надо? Нет, не надо. Вот я и честен.
Позвонил Пётр Николаевич, о моём здоровье (не болит ли голова?) из вежливости справился, на своё (после вчерашнего) коротко пожаловался, мою мать, тётку Елену, именинницу, которую он очень уважал, помянул добрым словом и пригласил меня на Кеть с ним съездить. Он в одиночку, дескать, ехать не решится.
Остановиться есть там у кого, мол, – не под открытым небом ночевать, на пустоплесье не придётся табари́ться. Вдруг задожжит-то – не молоденькие. Оно и верно, не мальчишки.
Водитель танкетки, что туда отправится и которая стоит уже, задрав в азарте нос, наготове в Ялани, напротив обшарпанного, с пятнами-ранами красного кирпича остова бывшей церкви Сретенья Господня (раньше в ней, с сорокового года прошлого столетия, располагался гараж МТС, теперь впритык к ней устроена мазутная стоянка для тягачей, погрузчиков-манипуляторов и лесовозов), – добрый знакомый Петра Николаевича. С ним он уже договорился – возьмёт, мол, место нынче будет. Дней через пять тем же путём и с ними же обратно.
На Кеми рыбачить нам стало не то чтобы скучно, но не так интересно. Всё изведано – омуты все и перекаты – в досягаемой для нас зоне, не там, конечно, куда ворон костей не занашивал, не по всему течению реки. Это как ночью сворованный в чужом огороде огурец вкуснее, чем сорванный средь бела дня в своём, лом в чужих руках толще. Девки ли в другой деревне краше. Вроде этого.
На притоках Кеми дебри по берегам непролазные, любым джунглям фору дадут – тальник, черёмушник, белоголовник, малинник, крапива, чапыга, – в такую духоту там и остаться можно, то есть – окочуриться; будем ждать зазимков, чтобы харюзовать на этих малых речках, – и жар спадёт, и трава поникнет, и листва поредеет, и комаров уже не будет, и нормальные да здоровые медведи в берлоги залягут.
В Кети, правом притоке
