у девиц вместо ртов клювы, а вместо маникюра грязные когти. «Хорошо, хоть эти простушки не корчат из себя дворянок», – подумал он.
Лиля с Милой вернулись в зал. И снова их тела заволновались, затряслись в немыслимых вихляниях. Виктор захандрил, ему вспомнился рассказ Сони о художниках.
– Ритуля, скажи, на стенах висят полотна Куинджи? Почему не Мунк? – выключив музыку, спросил он.
Танцующая компания застыла в немом удивлении. До этого вопроса никто не обращал внимания на интерьер комнаты, на стены, увешанные картинами. Лиля и Мила, вскинув неподъемные ресницы, начали рассматривать шедевры мирового искусства. Рита уже готовилась дать отпор, но ее опередили.
– Зачем Ритуле этот псих? – спросил Макс, поглаживая одной рукой попку Лили, а другой коленку Милы.
– Полотна этого психа стоят баснословных денег! – возмутился Виктор и уточнил: – У Куинджи луна сияла, как фонарь! Но краски тускнели – полотна блекли.
Добавить было нечего, и воцарилась тишина. То ли сестры, то ли подруги заскучали и, раскидав свои бесконечные ноги вдоль дивана, задымили Ритиными разноцветными сигаретками. Синхронно выпуская кольца из вытянутых трубочкой губ, они мечтательно закатывали глаза.
Странным образом неожиданно для всех грянула бравурная музыка. Максим, любитель пародий, тут же начал изображать из себя фашиста. Он то и дело отдавал честь, резко вытягивая вперед руку, и так же резко то опускал, то задирал голову. Черная челка, слипшись, воинственно торчала, мясистый нос дрожал, живот еще больше выпячивался, а ноги его выписывали такие нелепые кренделя, что Лиля с Милой визжали от восторга. Им так понравился танец кровавых монстров, что и они начали подпрыгивать, кричать «хай» и вскидывать руку.
– Всех уничтожить, евреев в газовую камеру! – горланили они вместе с Максом.
– Насмотрелись идиотских фильмов! Фу, надоели, перестаньте! Как можно смеяться над жестокостью и смертью? – возмутилась хозяйка, выключив аппаратуру. Все ее безоблачное существование противилось насилию. Брезгливая и равнодушная к чужому горю, она не хотела касаться темной стороны жизни. Любое упоминание о неприятностях приводило Риту к душевному дискомфорту, и у нее начинались «панические атаки». Она задыхалась от ненависти к чужим проблемам.
– Маргуша, тебе ли говорить о гуманности? Ты приговорила к смертной казни через отрубание головы целую свинью. Теперь бедняжка ждет, когда я ее съем, – подтрунивал над ней Макс. Вечно голодный, он подошел к столу в поисках жирной пищи.
Виктор, вспомнив, что Соня сравнила прославленное искусство Куинджи с провальными полотнами фюрера, задумчиво произнес:
– А ведь Гитлер был художником.
– А Геббельс Пауль Йозеф, – писатель и драматург! – прошамкал Макс, запихнув свинину в рот.
– Да уж, ты тут не умничай, женишок, – снизив нотки яркого голоса, Рита старалась не раздражаться,
