облегчённо вздохнул, понимал: сейчас начнётся главный разговор. Хотя и не робел, но подобрался внутренне, насторожился, терялся в догадках – чего боярину вздумалось. Тот кивнул на ендову, огнищанин с готовностью налил. Выпили ещё по одной. Брячислав захватил горстью свежеквашеной капусты с морковными лоскутками, укропным духом, отправил в широко открытый рот, смачно похрустел.
– Службой твоей доволен, да что с того. Мал прибыток с вотчины моей.
Олович согласно хихикнул, развёл руками.
– Знамо, что маловато. Дак с одной овцы две шкуры не сымешь.
Боярин махнул рукой, покривил губы.
– Смерд не овца, и три шкуры сымешь, всё одно новая нарастёт. Однако и твоя правда есть. Потому мыслю я к вотчине своей и Ольшанку с Дубравкой присовокупить. Чтоб вольные смерды, – тут боярин хмыкнул презрительно, – не только князю, но и мне мыто платили.
Огнищанин выпучил глаза.
– Да как же? Силком забирать, сгребутся, на вече в Киев побегут жалиться, к князю.
Вече! Ох уже это вече! Костью в горле стояли сборища простых людинов. Собьётся в кучу голытьба на Торговище, и никто ей не указ, ни князь, ни люди нарочитые. Ещё и волхвы людинам подпевают – Русью мир правит. Так в Прави, дескать, говорится, чтоб князь на вече ответ держал. А кто ту Правь видел? Не сами ли волхвы и выдумали, чтоб людие их сторону держали? Помнилось запрошлогоднее лето. Боярин аж плечами передёрнул от тех воспоминаний. Голытьба с подольского Торговища ринулась сюда, в Верхний город, крушить да жечь бояр. На кого руку подняли, подлые? На старцев градских, лучших, нарочитых людей. С того лета задумал Брячислав заиметь свою дружину, не стражу воротную, то само собой, а десятка два, а то и три верных кметов. Дружину держать – деньги потребны, и не малые.
– Для чего мне деньги нужны, тебе знать без надобности, – с важностью говорил начавший хмелеть Брячислав.
Огнищанин же про себя думал: «Известно зачем. Сколько скотницы ногатами да кунами ни набивай, всё одно мало. Чем больше имеешь, тем больше хочешь. Кому ж это не ведомо?» Думать думал, но, хоть хмелел изрядно, боярину тех слов не говорил.
– Ты, Олович, обмысли, – продолжал боярин, – как селища за моей вотчиной закрепить. Сделаешь то – щедро отблагодарю, не поскуплюсь, не сомневайся.
– В одночасье того не сотворишь, – скрёб затылок огнищанин, преданно поглядывая на боярина.
Брячислав погрозил пальцем, сам наполнил чаши.
– А ты мысли, мысли. Захочешь – сделаешь.
Выпили, поели жарева.
– Надобно так извернуться, чтоб смерды сами пришли на себя ряд творить.
– Во-во, – поддакнул боярин, – пожуют мелицу месяц-другой, с голодухи опухнут – прибегут за хлебушком. Тут мы их – хоп, и в буравок. Вот только как исделать, чтоб смерды без своего-то хлебушка остались? Тут тебе крепко помыслить надобно.
Как
