на девушку.
– Ты никогда не чувствовал, как будто кто-то заставляет тебя… – начала Василиса, но тут же замолкла.
– Заставляет что? – спросил Илья.
– Не важно, – сказала Василиса, тут же взяла руку Ильи и, положив себе на колено, стала медленно продвигать ее вверх по бедру.
Вокруг все были заняты своим делом. Кто-то пил, кто-то расплачивался, кто-то целовался, флиртовал, договаривался о «ко мне – к тебе», о звонках, о сообщениях, о чем угодно, но Илья чувствовал лишь свою руку, которую Василиса медленно двигала по своему бедру все выше и выше.
– Пойдем со мной! – вдруг сказала девушка, поднявшись и потянув Илью за рукав. – А потом я тебе все расскажу. Договорились?
Илья кивнул.
Через несколько минут он уже непослушными пальцами торопливо расстегивал пуговицы на джинсах Василисы в кабинке мужского туалета, а она с задранной до подбородка футболкой, обнажающей грудь, ловко помогала ему в этом занятии.
Глава II
Серое зябкое утро. Уличные фонари все еще пытаются заглянуть за плотную завесу оконных штор, разбрызгивая по стенам комнаты желтые осколки своих слез. Из чуть приоткрытого окна тянет прохладой и пахнет сыростью, а от подоконника идет легкая волна тепла, поднимаемая включенным электрическим обогревателем, поставленным у холодной домашней батареи.
Обогреватель не спасает. А под тяжелым одеялом тепло и уютно.
Мягкая и приятная простынь, такой же приятный на ощупь пододеяльник. Теплая и мягкая подушка. Все хорошо. А вокруг тишина, изредка нарушаемая звуками просыпающегося города – отдаленным шумом проезжающего автомобиля или редким карканьем ворон на ближайшей от дома помойке. Идиллия.
Вдруг рядом на прикроватном столике, словно вампир, очухавшийся в заколоченном местными селянами гробу, в плотном прямоугольном кожаном чехле засветился и забился самый последний топовый смартфон.
В комнате зазвучал Pianoбой.
С тобой такие разные.
Не делимся на атомы, но дышим одинаково.
Влюбленные и пьяные.
Твоя рука в моей руке, глаза твои заплаканы.
Будильник на телефоне продолжал наигрывать песню Pianoбой, но будить ему было абсолютно некого.
Эдуард, наверно, уже минут двадцать как лежал на спине с открытыми глазами, уставившись в темный потолок, по которому были разбрызганы желтые слезы фонарного света.
Они были как те самые солнечные зайчики, отбрасываемые осколками битого стекла… там… на заброшенной стройке, в котловане. Казалось бы, столько времени прошло…
Эдуард до мельчайших подробностей помнил большой котлован, который был вырыт на пустыре не так далеко от их шестнадцатиэтажного дома в застраивающемся новом районе города.
Они с братом любили часто играть в этом заброшенном котловане, прыгая по недостроенным стенам первого этажа, среди гнутой арматуры, осыпавшегося кирпича и битого стекла. Ах уж эта неестественная детская тяга к приключениям
