крикнул мистер Желтый, по-прежнему не отрывая взгляда от Ротстайна. – Коробки? Коробки для рукописей? Того размера, как я тебе говорил?
– Никаких коробок, только записные книжки, – доложил мистер Красный. – Гребаный сейф набит ими.
Мистер Желтый улыбнулся, глядя в глаза Ротстайну:
– Пишешь от руки? Ты так это делаешь, гений?
– Пожалуйста, – взмолился Ротстайн, – оставьте их. Этот материал не предназначен для чужих глаз. Там нет ничего завершенного.
– И никогда не будет, вот что я думаю. Естественно, ты же у нас великий барахольщик. – Веселый блеск глаз (ирландский блеск, подумал Ротстайн) исчез. – Да и зачем, если нет нужды публиковать что-то еще? Никакой финансовой необходимости. Ты получаешь гонорары с «Бегуна». И со второй книги – «Бегун берет разгон». И с третьей – «Бегун сбрасывает темп». Знаменитая трилогия о Джимми Голде. Всегда на полках магазинов. Изучается в колледжах всей нашей великой страны. Спасибо клике преподавателей литературы, которые уверены, что до тебя и Сола Беллоу остальным как до луны. Поток студентов-выпускников, покупающих твои книги, не иссякает. У тебя все устоялось, верно? Зачем идти на риск и публиковать что-то еще? А вдруг появится вмятина на сверкающей золотом репутации? Ты можешь позволить себе спрятаться здесь и прикинуться, будто остального мира не существует. – Мистер Желтый покачал головой. – Мой друг, благодаря тебе у термина «анальная фиксация» появилось совершенно новое значение.
Мистер Синий все еще топтался в дверях:
– Что мне делать, Морри?
– Иди к Кертису. Запакуйте все. Если в сумках не хватит места для всех записных книжек, найдите что-нибудь. Даже у такой домашней крысы, как он, должен быть хотя бы один чемодан. Не теряйте времени на пересчет денег. Я хочу, чтобы мы смылись отсюда как можно быстрее.
– Ладно. – И мистер Синий – Фредди – отбыл.
– Не делайте этого. – Ротстайн ужаснулся дрожи в собственном голосе. Иногда он забывал о возрасте, но не в эту ночь.
Мужчина, которого звали Морри, наклонился к нему, серо-зеленые глаза изучали старика сквозь прорези в желтой балаклаве.
– Я хочу кое-что узнать. Если получу честный ответ, может, мы оставим записные книжки. Будешь честен со мной, гений?
– Я попытаюсь, – ответил Ротстайн. – Кстати, я никогда так себя не называл. Это журнал «Тайм» назвал меня гением.
– Но и протеста ты не заявлял, верно?
Ротстайн промолчал. Сукин сын, думал он. Ехидный сукин сын. Ты ничего не оставишь, правда? Что бы я тебе ни сказал.
– Так вот что я хочу знать. Почему, во имя Господа, ты не мог оставить Джимми Голда в покое? Что заставило тебя ткнуть его лицом в грязь?
Такого вопроса он не ожидал и поначалу даже не понял, о чем говорит Морри, хотя Джимми Голд являлся
