на ухо:
– Слушай, Сломанный Стебель, у тебя на лбу жирный прыщ. Может, сделаешь с этим что-нибудь?
И ушел, подтягивая джинсы.
Я отыскал скомканный клочок бумаги на дне кармана и улыбнулся – ну, совсем чуть-чуть.
Я – чeрная дыра
Отец ждал меня у ворот: руки на руле, двигатель работает, он даже не успел его выключить. Взгляд, устремленный куда-то вдаль, сфокусирован на невидимой точке.
В небе росли большие фиолетовые и черные тучи, гроза, которую утром предсказывали по радио, была действительно уже близко. Без устали хлестал сумасшедший дождь, я видел, как с небес, сверкая, падают крошечные жидкие астероиды. Я поежился и попытался ускорить шаг, но у меня, ясное дело, ничего не вышло, и я почувствовал себя ужасно глупо. Мама меня бы выручила, она бы решительно въехала на заднем ходу во двор лицея, неистово размахивая руками и выразительно артикулируя, кричала бы мне из-за стекла: «Я подъ-ез-жа-ю, не дви-гай-ся!» Но сейчас ее здесь не было, и это избавило меня от привычной бури противоречивых эмоций: с одной стороны, я был рад маме, с другой – чувствовал себя ужасно виноватым.
Я знаю, это полный идиотизм, но – как жаль, что нельзя было посмотреть видео с пандами прямо сейчас. Вместо этого я открыл дверь машины, и… Ну, начали! Часы умолкли, все стихло.
– Привет, – набравшись смелости, произнес я.
– Здоров, – ответил отец.
Мы поцеловались, поцелуем коротким и сухим, как поспешно захлопнутая книжка. Его губы были жесткими, как будто накрахмаленными. Он схватился за руль и включил первую передачу. Резко подался всем туловищем к лобовому стеклу, но там ничего не было видно, даже в метре от нас. Я смотрел на его скрюченные руки и на черное небо. Я в этой машине задыхался.
– Может, лучше подождать? Дождь сильный, – сказал я, стирая конденсат со стекла рядом с пассажирским креслом.
– Да нет, сейчас прольет и закончится, – сухо отозвался отец.
Я растерянно умолк. Мне было не по себе, и я попытался напустить на себя задорную веселость, которой совсем не ощущал, – к тому же она в любом случае мало соответствовала эмоциям, которые я испытывал. Когда я вижу пустоту, я часто думаю, что должен до краев ее наполнить, и обычно использую для этого что ни попадя – всякую чушь.
– Найти бы, где у них кран закручивается! – глупо пошутил я.
И довершил фразу судорожным «ха-ха».
Казалось, мой мозг, будто рыба, пускает пузырьки: я так и слышал, как в пустоте лопаются мои мысли. Я презирал себя. Хлоп, хлоп.
Отец попытался продвинуться на несколько метров, но тщетно: видимость была нулевая, пейзаж перешел в жидкое состояние. Я боялся, как бы мы на кого-нибудь или что-нибудь не наехали. Я смотрел на отцовские руки, вцепившиеся в руль, кисти у него были тонкие и испещренные синими венами, похожими на нитки, как будто кто-то его зашил – наскоро и небрежно. Мне становилось все страшнее, накатывала паника вроде той, что охватывает собаку, когда
