быть журналистом.
Возможно, если бы у меня, кроме отца, была мама, ситуация сложилась бы по-другому. Но мама умерла через два года после моего рождения, во время своих вторых родов. Умерла и новорожденная девочка, почему – я не знаю. Знала только, всегда знала, что отец маниакально хотел сына, но так и не получил вожделенного наследника.
Возможно, и хорошо, что мама ушла в иной мир: зная несгибаемый характер отца можно было предположить, что она рожала бы снова, и снова, и снова, пока не выполнила бы заветное желание супруга. Но и я тогда воспитывалась бы совершенно по-другому. Как? Я не знаю…
Пять минут седьмого… Я встаю с постели, поднимаю жалюзи на окне сначала в той запроходной шестиметровой каморке, которая гордо именуется «спальней», а потом – в проходной «гостиной», чтобы впустить в комнату свет бесконечного полярного дня. В квартире – стерильная чистота и абсолютная тишина, словно здесь сто лет уже никто не живет. Надо что-то делать, хотя бы как-то украшать жилище, иначе долгой полярной ночью без Михаила, который вечно торчит на буровых, я тут умом тронусь. Сейчас хоть в окно можно полюбоваться.
Я вижу перед собой все ту же самую картину: тундра с низкорослыми деревьями, убегающая за горизонт. Погода снова изо всех сил делает вид, что здесь – знойный юг, поэтому дышать в квартире уже нечем. Кондиционеры, столь популярные в офисах этого города, в типовых окраинных четырехэтажках не предусмотрены проектом. Да и были ли кондиционеры в России, когда эти дома строились? Что-то мне сомнительно.
В большой комнате мне делать нечего, во всяком случае, одной. Мы с Михаилом успели только вынести шкаф, которым был отгорожен угол с кроватью покойной свекрови, да саму кровать – никелированное чудо дизайна начала прошлого века. Остались старенький диван, два продавленных кресла, да журнальный стол, в который Миша превратил обычный после того, как у него подломилась ножка. Интерьер – супер. Но с моей зарплатой следователя не расшикуешься, к тому же мне не хочется ничего делать… Ничего…
Я бреду на кухню, то есть в несколько шагов пересекаю комнату и оказываюсь в четырехметровом закутке, где с трудом помещается газовая плита на две конфорки, раковина, миниатюрный холодильник и небольшой стол с двумя табуретками. Третья задвинута под стол, она нам теперь не скоро понадобиться… если понадобиться вообще. Свекровь, Мишина мать, умерла этой зимой.
Так нам с ней и не удалось вкусить всей прелести общения совместной жизни. Может, и к лучшему, хотя женщина она была прекрасная, добрая, набожная… Только я – не такая. Господи, и кто планировал такие квартиры, да еще селил в них трех-четырех человек? Это же нормативы тюремной камеры! Впрочем, одной мне места с избытком хватает даже в этих «хоромах».
Включить кофеварку, сунуть хлеб в тостер. Пока завтрак готовится – ледяной душ и двадцать пять отжиманий. Довольно странное начало дня для молодой женщины, которая занимается
