style="font-size:15px;"> Нат отступил назад, высвобождаясь. Рука дозорного упала, лязгнув о сталь доспехов.
– Я приду, – сказал юноша. – Завтра на рассвете, к началу первой службы.
Гун уже надевал капюшон и запахивал мантию. Спускаясь по искрошенной лестнице, он на мгновение обернулся, вскинул руку ладонью вверх в знак приветствия и тут же исчез в темноте. Нат оказался в одиночестве. Город окутала тревожная тьма. От погасших факелов в воздухе висел душный запах смолы и дыма.
Глава 11
Башня сильно состарилась. Нат сразу же понял это, едва переступив порог. Здесь, как и в любом другом месте, сила тяжести повсюду оставила свой отпечаток. Опоры обветшали, сеточка трещин покрывала штукатурку на стенах. В довершение всего строение слегка покосилось на левую сторону.
Внезапно Ната охватило одно-единственное желание: взобраться на вершину! Увы, он явно переоценил свои силы, и скоро испытание заставило его крепко сжать челюсти. От чудовищного давления ему уже на десятой ступеньке стало казаться, что его глазные яблоки вот-вот лопнут, как сжатые между пальцами виноградины. Ему пришлось подниматься с закрытыми глазами, чтобы не лишиться остатков мужества. Наконец он вскарабкался на верхнюю площадку, ободрав все ладони о ржавые перекладины лестницы, и окинул взглядом горизонт. Вскоре из носа у него потекла кровь, ноги раздулись вдвое против обычного. На тыльной стороне ладоней набрякли готовые лопнуть вены. Испугавшись, что его мозг того и гляди взорвется, он поспешил спуститься вниз. В любом случае окруженная зубчатым гребнем сторожевая площадка башни отныне являлась личной территорией Гуна, и Нат, как простой слуга, не имел права на нее подниматься.
Стараясь забыть про гулкий рокот крови в ушах, он с чувством ностальгии разглядывал такую знакомую обстановку жилого помещения. Воспоминания нахлынули волной, и он отдался на их волю. Годы, которые он прожил на холме, потекли перед его мысленным взором.
Его мать умерла, едва произведя его на свет, и у Ната не было в жизни другого примера, кроме его отца, Мура. В его памяти он остался суровым, худощавым человеком, для которого зеленая мантия дозорного выглядела чересчур просторной. Это был строгий и неласковый воспитатель, сухие губы которого размыкались лишь для того, чтобы поучать сына или бранить его.
«Я, наверное, кажусь тебе слишком жестким, – откровенничал он иногда, – но это потому, что слишком уж тяжела возложенная на меня ответственность. Вся жизнь на холме зависит от меня, и я просто обязан быть постоянно настороже. Облако-убийца может появиться в любой момент! И если такое случится, кто, как не я, сможет заметить его, пока не стало слишком поздно? Кто, как не я, сможет объявить всеобщую эвакуацию? Из-за этого у меня остается слишком мало времени, чтобы заниматься тобой. Раньше я был обычным человеком, таким же, как все, но ты тогда был мал и не помнишь этого. Служба,
