с садовой скамейки, на которой мы беседовали, – мне тоже с тобой было бы спокойнее. Ты редкостно везучий.
– Везучий? – я удивлённо смотрел вслед Боруху. – Издеваешься?
Везение – штука амбивалентная. Если ты упал в море говна, но выплыл – ты везунчик или наоборот? С одной стороны – выплыл же! Не утонул! С другой – упал же! В говно!
Всегда считал себя скорее выплывшим, чем везучим, но это как с наполовину пустым или полным стаканом. Чужой всегда выглядит полнее своего.
– Нет, это не совсем так, Настя, – сегодня спящих на лекции не видно, да и задние ряды заполнены взрослыми коммунарами гораздо плотнее, чем обычно. Видимо, прошёл слух, что я рассказываю что-то интересное.
– Даже рискну утверждать, что совсем не так.
Белобрысая любительница сложных вопросов сегодня в ударе. Приходится отдуваться. Уводит, конечно, дискуссию в сторону, ну да ладно. На самом деле она мне нравится – умненькая девочка, и с характером. И ещё – есть в ней лёгкая чертовщинка какая-то. Некое трудно уловимое отличие от остальных.
– Война вовсе не является форс-мажором для социума. Что? Да, простите. Не является экстраординарной ситуацией, можно так сказать. Запишите: «форс-мажор» – юридический термин, означает возникновение внешних обстоятельств непреодолимой силы, препятствующих выполнению обязательств по некоей сделке. Пояснить нужно? Поясняю:
Вот, допустим, ты, Настя, пообещаешь Вазгену Георгиевичу собрать помидоры в его парнике в обмен на десять порций шашлыка – чтобы накормить друзей на день рождения. Шашлык вы слопаете, а на парник набегут мантисы, и собирать будет нечего – вот это будет форс-мажор. В этом случае вы не будете виноваты, что не собрали, понятно?
Я переждал гомон детских голосов, обсуждающих эквивалентность шашлыка и сбора помидоров с неожиданным выводом, что дядя Вазген не жадный, и шашлык просто так даст. А если помидоры надо собрать – то пусть попросит, они помогут. Осознание товарно-денежных отношений даётся здешним детям с трудом.
– Итак, возвращаясь к войне, – перешёптывания моментально стихли. – Война для человека – это норма, а не исключение. В одном только двадцатом веке кроме известных вам двух мировых войн произошло более трёхсот пятидесяти локальных военных конфликтов. После сорок пятого года, то есть в условно «мирное время», в военных действиях погибло более тридцати пяти миллионов человек. И это не характерная примета новейшей истории, нет. В конце девятнадцатого века подсчитали, что за предыдущие двести лет Россия была в состоянии войны сто двадцать восемь лет. С четырнадцатого века по двадцатый насчитали триста двадцать девять лет войны. Две трети истории воюем, одну – отдыхаем. Долгое время думали, что раньше было лучше. Что война – порождение более-менее развитых цивилизаций, которым есть что делить в мире. Но потом антропологи, исследующие жизнь диких примитивных племён, выяснили, что девяносто пять процентов таких обществ, имеющих самый разный уклад и культуру, постоянно воюют.
– А пять процентов? – немедленно спросила белобрысая
