чтобы добраться друг до друга, приходилось строить мосты и пробуривать тоннели. Второе место было одним из таких мостов, перекинутым через молчаливость Тони, как через реку.
Второе место стоит на пологом склоне, выше главного дома, и отделено от него пролеском, через который в наши окна каждый день пробивается утреннее солнце; и через него же оно светит на закате в окна второго места. Окна там идут от пола до потолка, так что огромная горизонтальная полоса болота и его жизнь – пространства цвета и света, скопления грозовых туч, огромные стаи морских птиц, которые парят в вышине или опускаются на его шкуру белыми пятнышками, море, которое бушует белой пеной на самой дальней линии горизонта, а иногда надвигается, безмолвно поблескивая, пока не покроет всё стеклянным листом воды, – кажется, всё это в одной комнате с тобой.
Окна были одной из «убежденностей» Тони, а я была против с самого начала, потому что считаю, что дома должно быть в первую очередь уютно, чтобы в нем можно было забыть о том, что снаружи. Отсутствие уединения беспокоило меня, особенно ночью, когда включен свет и приходится всё время напоминать себе, что ты у всех на виду. Я и сама сильно боюсь смотреть на людей, когда они не знают, что на них смотрят, и узнавать о них то, что предпочла бы не знать! Но для Тони вид из окна имеет своего рода духовное значение, это не то, что ты описываешь или о чем рассказываешь, а то, в соответствии с чем живешь, так что сам вид наблюдает за тобой и включается во всё, чем ты занимаешься. Я часто вижу, как он делает паузу, когда колет дрова или возится с овощами, ненадолго поднимает глаза и окидывает взглядом пейзаж, а затем возвращается к своим делам; так что мы едим болото вместе с овощами и греемся вместе с ним вечером у камина.
Тони не стал слушать меня по поводу окон и даже притворялся, будто не слышит, и после, когда я поднимала эту тему и жаловалась, как много неудобств доставляют окна, он молча давал мне высказаться и говорил: «Мне они нравятся». Думаю, всё же он признавал, что мог быть неправ. Когда к нам приехал первый гость, музыкант, который пытался записать и воспроизвести пение птиц и который превратил весь дом в студию, заваленную большими черными коробками, какими-то невероятными пультами и мигающими лампами, я решила принести ему почту и, пробираясь между деревьями, увидела в окно, как он совершенно голый стоит у плиты и жарит яйца! Я бы тихонечко вернулась назад, но он заметил меня в тот же момент, что и я его, так что пришлось подойти к двери и отдать ему, догола раздетому, почту, так как он явно решил делать вид, что ничего необычного не произошло.
А возможно, ничего и не произошло, Джефферс, – возможно, в мире полно таких людей, как Тони и этот мужчина, которые считают, что нет ничего такого в том, чтобы смотреть на других или быть у всех на виду, хоть в одежде, хоть без!
После этого случая мне разрешили повесить занавески, и я
