взорвать всех, кто угрожал ее свободе.
В конце концов я все же задал ей вопрос о татуировке. Она лежала ничком на песке, в тени утеса, положив голову мне на колени. Начался прилив, и море уже подступило к нам вплотную, облизывая ее обнаженное тело. Я обводил пальцем контуры креста.
– Скажи мне, Пас… эта татуировка… что она означает?
– Вот балда, с чего это ты вдруг? Ты уже целую неделю на нее смотришь.
– Да, я знаю… Это крест Реконкисты.
Повернув голову, она исподлобья взглянула на меня:
– И что?
– Почему ты выбрала именно его?
– А ты бы хотел, чтобы мне изобразили какого-нибудь горбатого длинноносого trasgu? Или дельфина, какими украшают себя сопливые девчонки? Или призыв «Восстань!» готическими буквами? Мой крест выглядит здорово, разве нет?
– Да, но у тебя только одна татуировка – этот крест. Почему? Ты придаешь ему какое-то особое значение?
– Он мне нравится, вот и все, обалдуй… Да что с тобой, у тебя такой серьезный вид.
– А это не связано с политикой? – осторожно спросил я.
– С политикой?
– Ну да… чтобы заявить о своей тяге к независимости… или к фундаментализму…
Она расхохоталась, да так звонко, что мне хватило стыда на целых три следующих дня.
– Значит, если ты видел меня растроганной в церквях, если я ношу крест на попе, я фундамента-листка? Ну и воображение! А может, я из марранов[68]и ношу этот крест, чтобы отличаться от других? Кстати, ты знаешь, кто такие марраны?
Я пристыженно потупился. Она сжалилась надо мной:
– Ладно, если уж хочешь знать, я сделала ее еще в школе. Могу и свести, если тебе угодно.
– Нет, не вздумай!
– А кроме того, мне нравятся кресты, Христы, распятия, Пречистые Девы, которых носят по улицам; нравятся потому, что все эти муки, выставленные напоказ, кажутся непристойными… и вдруг становятся прекрасными. Подумай, как интересно: орудие пытки стало символом религии. Ты со мной согласен?
– Да, конечно, ты права.
– Ну, я тебя успокоила, мой бестолковый gabacho?[69]А теперь займись наконец делом, мне захотелось по-наслаждаться.
По вечерам она любила уединяться в своем horreo – бывшем амбаре, тысячу лет назад поставленном на четыре каменных столба, чтобы помешать грызунам лазить туда. Амбар примыкал к дому. В нем она обустроила себе фотолабораторию. Помещение было невысокое, метра полтора с небольшим, и она работала, сидя в позе Будды, в красном свете, в окружении своих ванночек и целой батареи пузырьков с реактивами, чьи едкие запахи были сродни образам, которые фиксировал фотоаппарат, повинуясь ее цепкому взгляду. На снимках были мы с ней, фрагменты пейзажей. Шрам у меня на плече, нахмуренная бровь, камень, похожий на языческого идола, ребенок, бегающий по песку во время отлива, складка в паху, взметнувшаяся
Марраны (или мараны) – термин, которым христианское население Испании и Португалии называло евреев и их потомков, принявших христианство и втайне сохранявших верность иудаизму (конец XIV–XV в.).
Презрительная кличка французов, вошедшая в обиход после оккупации Испании (1807–1817) армией Наполеона, который истребил тысячи сопротивлявшихся ему испанцев и назначил королем Испании своего брата Жозефа.
