закончилась зима.
– А хотите сейчас поедем ко мне в Холмы? – предложила Ирма. – Неблизко, конечно, зато на природе.
Дома у Ирмы всегда толклось много странных и интересных людей: актёров, фотографов, музыкантов и тусовщиков без определённых занятий. Здесь пахло табаком, кофе и странными экзотическими пряностями, которые Ирме привозили знакомые иностранцы.
На стенах висели приколотые булавками к обоям фотографии. Много было снимков самой Ирмы: с репетиций, со спектаклей, с микрофоном на сцене какого-то клуба, в песочнице с бородатым мужиком и с батареей бутылок на переднем плане. Ирма в купе поезда, Ирма за барной стойкой, Ирма в обнимку с Цоем. Отдельно в рамке висел её большой портрет, где она сидела в полутьме, и свет падал на неё сбоку и сзади, создавая свечение вокруг её головы, похожее на нимбы святых.
– Мой сосед Макс снял, – сказала Ирма Тёме, показывая на портрет.
Тёма кивнул. Портрет был хороший. И, вообще, ему у Ирмы очень нравилось.
– Можно? – спросил он, беря гитару.
– Давай, – ответила Ирма, – играешь?
Тёма подстроил гитару и сыграл пьесу Баха.
– Здорово, – сказал Ирма, – я так не умею.
Тёма поднял голову и увидел, что Лиза с интересом смотрит на него.
– Только классику играешь? – спросила она.
– Нет, конечно! – ответил Тёма, – рок, джаз. Больше люблю джаз.
И он сыграл им Autumn leaves. С оттяжечками, с ритмической пульсацией, с чувством. Сыграй он так на экзамене, его бы взяли. От воспоминаний об экзаменах ему стало неловко. Как он облажался! Почти год прошёл, а ему до сих пор стыдно. Конечно, можно было пойти учиться в заведение попроще, но он не хотел. Aut Caesar, aut nihil, как говорил не самый симпатичный из римских императоров Калигула. Или всё, или ничего.
– Ты крут, – сказала Лиза, – где-то учишься музыке?
– Уже нет, – ответил Тёма, – или ещё нет. Школу закончил, а в училище не взяли. Завалил вступительные. Посоветовали заниматься, набираться опыта, впечатлений и пробовать на будущий год.
– А мне кажется, что ты очень здорово играл, – сказала Ирма.
– Это только сегодня, – улыбнулся Тёма, смотря на Лизу, – только сегодня.
Он набрался храбрости и попросил у неё телефон. Она, смеясь, дала. Тема позвонил ей на следующий день. Они начали встречаться, если так можно было назвать их странные отношения.
Лиза стала для Тёмы окном в новый мир. Она водила его на квартирники, знакомила с музыкантами, фотографами, бородатыми философами в возрасте хорошо за тридцать. Тема пил с ними вино в прокуренных коммуналках, ездил автостопом, ночевал на флэтах, где всей мебели было – накиданные на пол матрасы.
Он перестал стричься, и его средней длины прическа через пару месяцев превратилась в творческого вида лохмы, которые ему страшно нравились, а у работников милиции будили смутные подозрения.
Лиза много
