и их мужья стали пользоваться словечками бескрылых, а дети уже заговорили на некоей смеси языков, которая, постепенно, и образовала тот единственный, на котором говорило теперь все Гнездовище.
В Долину уже давно никто не летал. С той поры, как Генульф покалечился и до обвала, его дети еще исправно продолжали навещать бескрылых, обмениваясь новостями и всякими мелкими поделками. Но после обвала общение прекратилось. Бескрылые в Долину больше не приходили. Пару лет Форехт с Дорхфином летали на разведку, но так никого и не увидели. Вероятно, их сородичи решили, что Гнездовище со всеми обитателями погибло в обвале, и не возвращались в эти места, чтобы не бередить душу. Или… Но это было совсем уж плохо, поэтому орели предпочли даже не думать о том, что еще могло помешать бескрылым возвращаться в Долину, как раньше. Они просто решили, что, возможно, так даже и лучше. Годы не стояли на месте, а орели не молодели.
Как-то вдруг, незаметно, они стали тяжелы на подъем, и все реже летали, предпочитая спокойные прогулки пешком. А с уходом Рофаны, когда между ними и надвигающейся старостью не осталось никого, кто мог бы прикрыть от нее, назвав «своей девочкой», или «моим мальчиком», или просто «ребенком», орели вдруг остро почувствовали свои годы.
Упорней всех не желала им поддаваться Ланорфа. Пытаясь доказать, что еще полна сил и здоровья, она скрывала свои недуги и работала на износ. Бегая от своей гнездовины к гнездовинам своих детей, Ланорфа стремилась везде успеть и всем помочь. Но годы и недуги оказались сильнее. Одной легкой, но безнадежно запущенной простуды, оказалось достаточно, чтобы увести ее в тот мир, где теперь обитали её родители и брат.
Потом, очень скоро, умер Форехт, и бразды правления перешли к Дорхфину. Но тоже ненадолго. А потом, как-то, уснул и не проснулся утром муж Усхольфы, и она, подобно Рофане расхотела жить. Таким образом, изо всех детей Генульфа, в Гнездовище скоро остался один Фостин.
Похоронив вскоре и свою жену, он перебрался в гнездовину родителей, откуда, со временем, стал выходить все реже и реже. Его уже не называли по имени, а все больше Старик: «смотрите, Старик куда-то пошел», «что-то Старика давно не было видно»… Своих детей он не имел, поэтому навещали его, в основном, сердобольные соседки-племянницы. Да и то, больше из желания проверить – не умер ли. Но Старик упорно жил.
С некоторых пор ему стали являться удивительные видения. Чаще всего они приходили во сне, и всегда в них присутствовал тот самый незнакомец, которого Старик видел как-то в горах. Он появлялся окруженный плотным туманом, легко разводил его рукой, и открывались невероятные картины! Красивые города, расположившиеся прямо на скалах, величественные орели, сидящие полукругом, темная узкая галерея, в конце которой притаилось что-то ужасное и тело ореля, летящее в пропасть, с нелепо торчащими крыльями…
В этом месте Старик всегда просыпался. Ему делалось невообразимо страшно! И, даже
