положительного влияния. Для этого требовались время, резервы и улучшение руководства в оперативных и стратегических звеньях командования. Сталин не был еще готов к тому, чтобы менять положение дел в Ставке. Он продолжал перетасовку кадров в армейских и фронтовых звеньях командования. Правда, далеко не всегда это было целесообразно, но ведь в тех условиях некому было остановить увлечения Сталина. Вот лишь некоторые факты. Только за четыре месяца – с начала войны до октября 1941 года – на Ленинградском, Западном и Южном фронтах по три-пять раз менялись командующие. Например, на Западном фронте Д. Г. Павлова сменил А. И. Еременко, а затем последовательно один за другим назначались С. К. Тимошенко, И. С. Конев, Г. К. Жуков. Причем Еременко во главе Западного фронта находился фактически лишь одни сутки. Не произошло радикальных изменений и в последующие годы. Например, Еременко в течение войны десять раз перемещался с фронта на фронт.
Большой вред организации управления действующими фронтами летом 1941 года оказывали и личные качества Сталина. После катастрофического поражения войск Западного фронта в Белоруссии в июне 1941 года и захвата противником Минска Сталин, как рассказывал мне Г. К. Жуков, основательно растерялся и оказался в состоянии прострации. Уехав на дачу в Кунцево, он находился там до тех пор, пока к нему не приехала делегация членов Политбюро во главе с Калининым. Есть основание предполагать, что Сталин преднамеренно ждал, чтобы его попросили возвратиться в Кремль, с тем чтобы снова продолжать руководить страной и армией. Такую просьбу он рассматривал, видимо, как важнейшее доказательство своей незаменимости. (Не напоминает ли, кстати, этот маневр некоторые эпизоды из жизни Ивана Грозного, которым Сталин так последовательно интересовался?) Но после краткого пребывания в состоянии прострации Сталин снова стал проявлять подозрительность, раздражительность и даже истеричность.
Перелом его настроений как нельзя лучше иллюстрируется эпизодом, о котором рассказал И. С. Конев.
4 октября 1941 года, командуя войсками Западного фронта, Конев в разговоре со Сталиным просил разрешения отвести потерпевшие поражение войска на один из тыловых рубежей. К своему удивлению, вместо ответа по существу он услышал следующую тираду Сталина, произнесенную в истерическом тоне от третьего лица: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам; товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение». По этим словам Конев понял крайнюю растерянность Сталина, отсутствие волевого начала.
Но спустя несколько дней тот перестал терзать себя сомнениями и начал изобретать новые преступные замыслы, о которых Конев, конечно, знал, но в беседе с Симоновым умолчал. У Сталина возникла мысль в назидание командующим войсками фронтов и армий организовать новое судилище. На сей раз в качестве «козла отпущения» он решил посадить на скамью подсудимых
