их местная сырость, и я, десяти лет от роду, один остался. По соседству с нами тоже южане жили, а мы своих не бросаем – так они меня и подобрали, и при себе оставили. Но семья, мать, была большая. Жрать вечно нечего. Вещи старые. Сапоги дырявые. Так и затянула меня тёмная тропка – сначала яблоко стащить, потом шапку, а там и до кошельков руки дошли.
Долгое время мне везло, пока я не залез в карман к вору поудачливей. Так я познакомился с Ньёдом. Он вообще, мать, не из бедных. Потому я вора в нём и не признал. А воровал он от скуки. Стало быть, развлекался так. Отца из его семьи увела в путь река Кипучая – он его раз в пять лет видел, мать вскорости другого себе нашла, а Ньёда приютил бездетный и обеспеченный дядя. Всё обещал ему оставить, если за ум возьмётся, но скитаться и воровать Ньёду нравилось больше. Тож, понимаешь, Кипучая в душе бурлила. А дядя сильно болел, весь в себе был. Увидит племяша поутру в приличной одёже – всё, значит, путём.
Так уж получилось, что задружили мы. Раз вместе на дело, два… А потом он предложил уже не карманы, а дом, и понадобился третий. Так к нам прибился Зарэ – он был из детей моих приёмных родителей. Хваткий, бесстрашный, дурной – как есть дурной, мать. Дурнее я не видывал. Ничего не боялся. А с ножом что творил… Но так и не признался, кто научил.
Ханви – хотя, мать, другое у неё имя, это она себе потом купила, когда завязала, – прибилась к нам сама. Умная девка, хитрая. Её мать продавала себя направо и налево, а девчонка болталась без дела. Так нас и приметила. Смекнула, что к чему, отловила как-то Ньёда и попросилась в шайку. Я, говорит, вам такие кошельки приводить буду… Моё дело – завлечь и опоить, ваше – в указанной подворотне обобрать. А по молодости она видная была – высокая, черноглазая, смазливая. Уговорила, короче.
Вчетвером мы много чего творили и, мать, ни разу не попались. Как Ханви объявилась, так Ньёд очень внимательным стал – мы не работали подолгу на одном острове, часто за черту Семиречья на дело выбирались. И никогда не брались за богатеев. Нам-то троим что нужно было? Пожрать да новые сапоги. Мы и чистили почти всегда лавки, да чайные, да склады. И редко, когда они Ньёду надоедали, мелкий домишко. Ну и Ханви свои «кошельки» приводила.
А потом она же толкнула нас на то самое дело…
***
Сыскной архив Сьят знал лучше любого старожила – причём весь архив, потому как для разнообразия и о кражах с похищениями рассказы писал. Он быстро добрался до нужной комнаты с кражами тридцатилетней давности, и тут его настигло первое письмо – от Мьёла, со слепком лица убитого и описанием воровских меток на оном. А следом письма посыпались одно за другим – из регистрации, от Лу, из Городского архива, снова от Мьёла…
Сьят всё же успел просмотреть старые дела, понял, что шайка была или невероятно осторожна, или никогда не шла на серьёзные дела, и занялся письмами. И размышлениями.
Для начала убитый был не мастером Зарэ, но тоже пожилым южным мужчиной примерно того же возраста, а звали его Ивлэ. С мастером Зарэ, гордо сообщала регистрация, их связывала одна приёмная семья. Она же утверждала, что оба мужчины до недавнего
