на два года позже Иваневского, у Жужикова был двухэтажный дом, а у Иваневского – трехэтажный, да и, черт возьми, жена Иваневского, Анна Николаевна, училась в институте в одной группе с Жужиковым и была его безответной любовью. Вот как так? Как? И сейчас опять… Жужиков стоял лицом к лицу со своим многолетним соперником, их взгляды скрестились как шпаги. Ну и что, что обоим уже было далеко за шестьдесят, ну и что, что Анна Николаевна уже давно сделала свой выбор. Для Виктора Петровича Жужикова это не имело ни малейшего значения. Нужно было уколоть своего вечного визави. Он вспомнил молниеносно: Иваневский рационален до тошноты, он не приемлет мистики, не признает сверхъестественное. Такой шанс нельзя было упустить… Жужиков ловко проскользнул мимо бывшего главного конструктора и провозгласил.
– Татьяна Тимофеевна кричала из-за того, что все наши куры и кролики погибли. Кормушки в порядке, признаков болезни нет. Я считаю, что причиной их смерти послужило нечто противоестественное.
Жужиков с удовольствием отметил, как скривилось лицо Иваневского. А что? Он не соврал. Его жена, действительно, кричала из-за того, что их домашние животные оказались мертвыми. Кормушки и поилки исправны, следов внешних повреждений нет. Виктор Петрович не мог представить, что какая-то болезнь могла одновременно и столь стремительно поразить далеких друг от друга биологически кур и кроликов, но при этом не тронуть ни одно дачное хозяйство в округе.
– Это что-то мистическое! – повторил Жужиков и захлопнул калитку прямо перед лицом Иваневского.
Честно говоря, он был практически уверен, что всему найдется разумное объяснение, просто нужно отойти от первоначального шока и здраво проанализировать факты. Но желание сделать что-нибудь на зло Иваневскому оказалось сильнее. А в смерти своих домашних питомцев он все равно разберется, времени еще предостаточно. Эта мысль была чудовищным заблуждением Жужикова, потому что вслед за почти незамеченной грозовой тучей и трагической смертью кур и кроликов случилось то, что нагнало страха на всех обитателей «Сапфира».
Места вокруг дачного кооператива были глухие, но нельзя сказать, чтобы совсем уж необитаемые. Каждый из кооперативов состоял из двух «линий» – помимо как всегда оппозиционного «Белого медведя», состоявшего из трех – и линии эти вели к отдельным для каждого кооператива пожарным прудам. За все годы пруды использовались по прямому назначению только один раз, во время жутких пожаров на торфяных болотах, когда Москву и область заволокло ядовитым дымом. В остальное же время в этих прудах купались или ловили мелкую рыбешку, именуемую ротаны или бычки, которую либо выпускали обратно, либо отдавали на корм дачным кошкам. Но там, за пожарными прудами, всего-то в получасе ходьбы по болоту, было кое-что, о чем сапфировцы, а вместе с ними полянщики, веснянщики, литейщики и даже белые медведи старались не упоминать. Там находилось заброшенное село. От домов ничего не осталось, кроме нескольких
