был бы встать и уступить место даме, но на ходу это не представлялось возможным. Притиснув локти к телу, держа под невозможным углом что-то вроде ташки[3]и прижимая к ней альбом среднего формата бумаги, он царапал карандашом. На двухместном сиденьи, заставленном сумками и картонками, располагались, съежившись и забившись в угол, молодая женщина и мальчик лет десяти, они таращились из полутьмы блестящими глазами, как пара совят из дупла.
– Очень приятно, – сказала Янина.
– С нами был еще один наш товарищ, – внезапно посерьезнев, произнес Дьюер. – Но он… останется здесь навсегда. Впрочем, сейчас не время думать о смерти. Прежде всего, надо остаться в живых. Наверно, у нас последняя лошадь в этом городе, так что остается только молиться за крепкие ноги благородного животного. Мы-то втроем благополучно дрыхли, когда началась эта катавасия – вчера засиделись допоздна. Не то бы, конечно, были уже за городом.
– Я… плохо себя чувствовала, поэтому задержалась, а потом… – Янину передернуло, – воистину, в такую минуту человек пойдет на всё ради спасения своей жизни. Какое счастье, что я встретила вас!
– Ну что вы…
С юга, из нижней части города, донесся жалобный гудок – последний паровоз покидал Эштехедь.
Эштехедь или, как его предпочитали называть к западу от Дёра, Абендберг[4], притулился в северо-западных отрогах Карпат, где в старину находился перевал, по которому пролегал популярный торговый путь. Впрочем, со временем перевал завалился (в этих местах зимой часто бывали лавины, а летом – жестокие грозы, щедро сеявшие молнии по скальным верхушкам) и пришедший в негодность путь забросили в пользу более спокойных и безопасных дорог. Старинное поселение почти обезлюдело, жители его поднялись в глухие пастушьи деревни выше в горах, промышляли охотой и разведением скота на укромных пастбищах. Миновали многие сотни лет, настал блестящий и стремительный XIX век, прежние пути и перевалы потихоньку теряли значение, по мере того как города и местечки империи соединяли зазубренные и цепкие, как пчелиные жала, шнуры железных дорог, и название Эштехедь, а потом – для большего удобства приезжих – и Абендберг, стало всё чаще мелькать в газетах и рассказах путешественников, забредших в Карпаты в поисках покоя или ради поправления здоровья. Здесь к их услугам были девственная природа, чистейший воздух, тишина и красоты, вполне сравнимые с теми, что ищут в альпийских долинах, но – по более сходным ценам, не говоря уже о прелести новизны и свежести еще не засиженного любителями праздных развлечений местечка, и об укромных ущельях, где не ступала нога ученого географа и рисовальщика, охочего до головокружительных пейзажей. Лавин здесь уже с полвека не бывало, а на случай гроз существуют громоотводы. И за какое-то десятилетие сонный городок полностью преобразился, став популярным курортом для среднего класса всей Европы, тогда как представители высшего общества имели обыкновение лишь недоуменно приподнимать брови при упоминании наверняка придуманного
Ташка – кожаная сумка у военных. Использовалась для хранения карабинных патронов, мелких предметов снаряжения, карт и бумаг.
Estehegy (венг.), Abendberg (нем.) – можно перевести как «Вечерняя гора».
