кличку Красный Октябрь в честь пропавшей русской подлодки, а самодовольная репортерша по имени Донна, которая ужинала по ночам, стала известна как Кебаб (Донна Кебаб, если полностью). Только в их отсутствие, вне пределов слышимости или за пределами офиса их называли Удей, Красный Октябрь и Кебаб.
После пары месяцев безработицы Эмили пришла к выводу, что Удей прознал про кличку и откуда она взялась, и настоял на увольнении.
На прошлой неделе Майкл сказал, что вся эта мелочная политика отдела новостей и застой, редактирование репортеров и обозревателей, которых она не уважала, – это не испорченная жизнь, а, возможно, подготовка к заданию в Сиднее? Майкл все это время из кожи вон лез, чтобы подбодрить жену, – и все равно находил время на интрижку.
Эмили не раз его спрашивала, хороша ли ее задумка со статьей. Майкл заверял, что все идеи Эмили великолепны.
Самоубийство отца оставило у семилетней Эмили впечатление, что она недостаточно для него хороша, что ее оказалось слишком мало, чтобы сохранить ему жизнь. Зачем Иэн покончил с собой, когда у него была дочь, Эмили? Может, она сказала или сделала что-то равнодушное или плохое? Ей было сложно постичь, как сложен взрослый мир и почему люди совершают странные поступки. Подростком Эмили начала чувствовать себя неуверенно в классе и в кругу друзей. По ночам она мысленно прокручивала разговоры, пытаясь понять, где допустила ошибку и что могла бы сказать иначе. Всякий раз, когда Эмили становилось чуть лучше, ее тут же одергивал червячок сомнения. Чтобы скрыть это, она делала вид, будто ей плевать на мнение других.
По мере взросления Эмили, к явному неудовольствию матери, все больше интересовалась Иэном Асквитом. А вот его – и ее вроде как – семья не хотела иметь с ней ничего общего. Брат и сестра Иэна жили в Бакингемшире, и шестнадцатилетняя Эмили написала им обоим по письму. Никто не ответил. Мать Эмили рассказала о нем всего несколько скучных историй – ни увлекательных, ни достаточно откровенных, если только Асквит и в самом деле не был скучным человеком. Эмили пришла к мнению, что мать утаивала то, что ей было неприятно обсуждать. Мать хотела жить дальше! Дочь не могла.
Хайди, мать Эмили, повторяла: «Не так уж много можно узнать о прошлом. Не так уж много можно узнать о своих корнях». Эмили было трудно принять столь категоричные заявления.
Ей пришло в голову, что статья о Лаки была заменой для реальной истории ее отца.
Иногда по ночам Эмили закрывала глаза и говорила с покойным отцом. Представляла, как слышит от него те самые нужные слова. Мне жаль. Я ошибся. Мы похожи, но ты не кончишь так, как я. У тебя будет другая жизнь.
Под дверь гостиничного номера скользнула карточка. Пока Эмили не было, ей дважды звонил Майкл. «Пожалуйста, позвони домой», – гласило сообщение.
– Дело в том, – произнес Майкл, – что я правда тебя люблю.
– Нет, не
