Феофан продолжал задавать вопросы. Живет ли мальчик вместе с отцом в Мусейоне? Какой именно раздел медицины его привлекает? Как насчет фармакопеи, науки о лекарствах? Она соединяет знания о растениях и врачевание.
– О да, – говорил Олимпий. – Я надеялся, что смогу спросить кого-нибудь из вас о «безумном меде». Собственно говоря, ради этого я сегодня и пришел. То есть, конечно, уговорил отца взять меня с собой.
С лица Феофана сошла улыбка.
– «Мед безумия» – meli maenomenon. Только не расспрашивай о нем Помпея, его до сих пор печалит это название. Видишь ли, область вокруг Черного моря, где правил Митридат, как раз известна этим ядовитым медом. Некоторые из его союзников разложили соты по пути следования наших войск. Наши люди отведали их, и мы потеряли много солдат. Много.
Он покачал головой.
– Но зачем же вы его ели, если знали, что он ядовит?
– Мы не знали. Мы поняли все только потом. По-видимому, пчелы пьют нектар тамошних азалий, и в нем содержится некое вещество, отравляющее мед. Само растение ядовито, недаром местные жители называют его «проклятием коз», «убийцей ягнят» и «губителем стад». Нам следовало принять это к сведению.
– А как же пчелы? Убивает ли яд и их? – спрашивал Олимпий.
– И Цезарь попытался провести в сенате решение, – говорил Помпей, – чтобы Египет…
– И ты тоже, друг!
Отец шутливо погрозил пальцем, как будто все это очень забавно, а вовсе не угрожающе; как будто Помпей – его добрый товарищ, а не стервятник, пытающийся нас съесть.
Помпей обезоруживающе улыбался.
– Верно, верно, но…
– Нет, на пчел яд не действует, – сказал Феофан.
– Доброкачественный мед смешивается с плохим, – присоединился к обсуждению Варрон. Теперь отдаленные голоса никак не могли заглушить их беседу, и я перестала прислушиваться. – Похоже, ядовита только часть сот.
– Но ни на вид, ни на вкус порченого меда не отличить? – уточнил Олимпий с серьезным видом настоящего лекаря.
– Он может быть немного потемнее или пожиже, – отозвался Феофан. – Но не настолько, чтобы каждый мог это почувствовать.
– Зато, – добавил Варрон, – действие этого весеннего меда ощутил каждый. Солдаты почувствовали головную боль и звон в ушах, потом их тела стали неметь, им начали чудиться какие-то тоннели, ведущие к свету. Так говорили те, кому удалось выжить. Следующая стадия – рвота, потом беспамятство и бред. – Он выждал драматическую паузу. – Пульс замедляется, лица синеют…
– Ух ты!
Это произвело впечатление даже на Олимпия, которого, казалось, нелегко поразить.
– А ты знаешь, что войска Ксенофона тоже пали жертвой той же самой напасти? Четыреста лет тому назад! Тысячи отравившихся, в той же самой местности. Мы, историки, занимаемся такими данными, – говорил Варрон. – Теперь, когда я здесь, мне бы хотелось ознакомиться с некоторыми свитками вашей прославленной библиотеки,
