себя человеком широких взглядов, благосклонно относился к Филону Александрийскому, который в своих многочисленных произведениях стремился объединить идеи греческих философов с иудейскими религиозными догмами. Ему нравились греческое изящество и утонченность. Но высказывать свои сокровенные мысли вслух Боаз не торопился, понимая, что жить в Кесарии и не принять ту или иную сторону было невозможно. Вместо этого он сказал, обращаясь к сыну:
– Иди собирайся. Поедешь со мной.
На него удивленно посмотрели три пары темных глаз. Ранее задумывалось, что в поездке в Иерусалим, в которую собирался Боаз с целью проверки своих двух успешных магазинов, Ионатан участвовать не будет, что он останется помогать брату Гедеону, высокому, немного грузному молодому мужчине с небольшой аккуратной бородой и коротко, на греческий манер, подстриженными волосами. Гедеон должен был проследить и за погрузкой товара на корабль, отправляющийся в Рим, и за богатой лавкой на рыночной площади. Так что помощь Ионатана была бы совершенно не лишней. Почему же отец переменил свое решение?
Мирел первой отвела взгляд. Она была очень разумной женщиной и сразу поняла, что беспокойство, именно беспокойство за младшего сына, которым была полна и она, вынуждает Боаза увезти Ионатана хотя бы на время из неспокойной, постоянно кипящей Кесарии.
– Сколько их было? – тихо спросил Гедеон.
– Пятеро, но мы дрались один на один, – нехотя ответил Ионатан.
Первой его мыслью было воспротивиться решению отца, в конце концов, он теперь взрослый, но тут же перед его мысленным взором встал Иерусалим, его редкостный облик, стены из золотистого камня, дома, построенные на крышах других домов, вырубленные в скале улицы и Храм. Единственный и неповторимый. Белый и золотой. Посещение которого – мечтание всей жизни для иных иудеев. Как тут можно отказаться.
Глава II
Утром во главе небольшого каравана, состоящего из нескольких повозок с товарами, в сопровождении слуг и охраны Боаз и Ионатан, проехав сквозь ворота в восточной стороне города, покинули Кесарию.
Цветущая Галилея раскинулась перед ними. Террасы с виноградниками сменялись фруктовыми садами, оливковые рощи – полями злаков. По заросшим травой склонам, словно живые, взбирались к вершинам холмов платаны. Их широкие кроны отбрасывали густую тень.
Испуганные приближением людей, дикие козы прекращали обгрызать острые листья невысоких палестинских дубов и быстро исчезали в зарослях. В небольших долинах пышно цвели желтые крокусы, неприхотливый ракитник изгибал сероватые стебли, карабкаясь по каменистым склонам оврагов, алоэ, выставляя в стороны свои сизые мясистые листья, устремляло в небо красные кисти цветов.
Иногда через дорогу стремительно, не давая себя рассмотреть, пробегала лиса. Серые ястребы, охотясь, искусно маневрировали между деревьями. Воздух, напоенный запахом травы и полевых цветов, ласкал и будоражил, вызывал философские размышления
