А зачем?
– Чтобы я привел тебя на воскресную трапезу. Она не помнит, ходила ли ты на причастие, но пастор уверен, что ты не была на таинстве с тех пор, как… Ну, ты знаешь.
Я знала. Все знали. Моя мама могла быть… моей мамой.
Мы больше не ходили в церковь, но никто не спрашивал почему. Очевидно, всех вполне устраивало, что Трумэны оставались дома.
– Может, мы атеисты, – ответила я.
Он простонал. У нас в городе в церковь ходили даже атеисты.
– Ну сегодня ты пойдешь на трапезу.
– Да все нормально, – я подняла стакан и сделала несколько больших глотков.
Он наморщил нос, глядя на меня.
– Фиолетовый – это не вкус.
– Виноградный.
– Я никогда не ел винограда, который так выглядел бы. – Истон переступил с ноги на ногу. – Ну так ты идешь?
– Мне как-то не хочется идти.
– Ты думаешь, это я прошу тебя прийти на обед?
Мои ребра охватило болезненное чувство неловкости. Может, я ошиблась и он не хотел, чтобы я пошла с ним.
– Я не могу вернуться без тебя.
– Я не хочу никуда идти! – Уверена, ему не удастся меня заставить, более чем уверена.
Он глубоко вздохнул.
– Я тоже не хотел идти сюда, пока пироги не выставят на стол, и все же я здесь. И теперь мои братья съедят самые вкусные, а мне останется только отвратительный ванильный, который испекла миссис Уоллмонт.
Я решила с ним не спорить, чтобы он поскорее ушел. Велика вероятность, что домой вернется отец и увидит, кто здесь.
Истон подошел ближе, смахнул пыль с крыльца и сел.
– Выбирай: либо ты пойдешь со мной, либо я останусь здесь и проведу с тобой весь день.
Меня передернуло от мысли, что Истон так и будет сидеть у меня на крыльце. У отца, когда он появится дома, явно возникнут вопросы. Да и неизвестно, что скажет мать, вернувшись.
– У тебя есть другие книги? – Истон прислонился спиной к старым доскам.
Я встала.
– Ладно.
– Тебе, наверное, лучше переодеться. – Истон вроде бы не пытался меня обидеть, но по тому, как изменилось его лицо после этой реплики, я поняла, что он знает: обидел. От этого мне стало еще хуже.
Я вошла в дом. В моей комнате был бардак: одежда, листы бумаги, игрушки, что уже мне не по возрасту, чашки и тарелки, которые я не унесла на кухню, незаправленная постель и картинка с лошадью в дешевой рамке. Я поискала свою единственную юбку и негрязную кофту. Они лежали в углу моего шкафа рядом со старой парой туфель, которые мне принесла мама и которые мне нещадно жали. Переодевшись, я оставила короткую записку на конверте для папы, а потом вышла на крыльцо, расставив руки в стороны.
– Вот так отлично, – ответил Истон на мой молчаливый вопрос.
Мы вышли на дорогу.
– Тебе не нужно подождать и спросить у кого-нибудь, можно ли тебе уйти? – Истон оглянулся на мой дом.
– Нет.
