Гориция Миралью и Аквилу, разумеется, не могли пропустить вечер католической музыки. Тем более что им, в отличие от почти всех остальных канмусу, были понятны и слова песен. Впрочем, знай итальянцы личность органиста, возможно, они бы и не пришли…
Миралья, впрочем, обнаружил, что вместо обычного страха испытывает скорее любопытство: «Гориция умеет играть на органе?! Как? Когда? Она же с 17 лет в ОВМС!»
Но факт оставался фактом: маленький орган играл, а за клавиатурой сидела Дария Фабия Шварцер-Дзанетти, последние восемь лет известная как Гориция. Да, в двухметровом изуродованном теле таилось немало того, о чём Миралья не догадывался… Впрочем, бывший вратарь давно понял, что страх перед Горицией заслоняет от него её саму.
– А хороший концерт, а? – словно прочтя мысли гидроавианосца, спросил Аквила. Миралья быстро кивнул – он не любил лишний раз говорить о Гориции. Для него она оставалась в первую очередь Большой Белой Акулой – страшной и непредсказуемой…
Эрнст Вебер
Лютцов стоял и слушал прекрасное акустическое исполнение своей сестры. Он всегда восхищался талантами Шеер, её духовным богатством, силой духа и ласковой заботой об окружающих. Он полюбил сестру с того дня, как они впервые встретились на одной из баз. Судьба рейдеров – страшная штука. Лютцов всегда говорил, что рейдерам флот не нужен, не нужны те, кто прикроет спину и не нужна поддержка. Наверное, он относился так ко всем. Ко всем, кроме сестры. Он всегда чувствовал себя в ответе за неё, всегда считал, что должен заботиться о младшей, как о родной, раз уж матери и отца у девушки не было. Как дикий лев моря, только в её присутствии он мог становиться другим. Только Шеер укрощала непокорный и горделивый характер этого канмусу. И сейчас, когда он слушал её пение, он утопал в этом прекрасном, пронзительном голосе. И думал, сколько чистоты и света может уместиться в теле Шеер. А ещё он думал о том, что хорошо, что её назначили капелланом базы. Так она убережётся от опасностей и трудностей моря, посвятит себя тому, что ей действительно было бы интересно и важно. И, если потребуется, он пойдёт к адмиралу, он будет говорить о том, чтобы оставить сестру подальше от сражений, даже если ему самому придётся выполнять в 2 раза больше работы. Лютцову казалось, что адмирал Котоми – очень нужный, жизненно необходимый для всех тут адмирал. Именно такой, какой нужен всем им тут. Впервые о них подумали, как о людях, впервые о них кто-то позаботился.
Разумеется, Лютцов слышал о Котоми-оне-сама. Он слышал, что это душевнейший адмирал, который беспокоится о своих подчинённых, о том, как хорошо служить под её началом, о чудесах понимания и внимания к людям. Разумеется, он не верил большей части слухов. Но теперь, когда он воочию увидел легендарную юную адмирала, он убедился, что слухи были не так уж обманчивы. Она и в самом деле смотрела на канмусу совсем иначе. Она пыталась сохранить их, а не заставляла умирать за дело. Она хотела, чтобы все жили. Разумеется, Лютцов проникался уважением к этой девушке.
Обо всём этом он думал,
