ксяоми, который до этого перенес несколько заплывов в раковине и ванной, пару падений на пол и асфальт, выходной в закрытой и забытой на солнцепеке машине, в итоге не вынес издевательств еще и грязными лапами развратника и насильника, и все же испустил дух.
Тем не менее, я раз за разом жму на кнопку включения, надеясь на чудо.
Которого, естественно, не происходит.
Наверху слышен негромкий бубнеж, грязные извращенцы совещаются.
Но мне сейчас плевать, до чего они там досовещаются, потому что я твердо уверена в одном: терпеть их в своем доме я не буду.
Пускай собирают свои манатки и идет прямой дорогой нахер. Вместе с Конем, который теперь навсегда официально будет так зваться, вместо ласкового Борюсика.
Никого из них я возле себя терпеть не намерена.
Все.
Глубина жопы достигла своей критической отметки.
С меня хватит.
Я все еще мучаю нефункционирующий кусок пластика, в который превратился мой телефон, когда лестница начинает стонать на разные лады от творящегося над ней насилия. А именно, от двойного веса здоровенных извращенцев.
Я тут же откидываю в сторону телефон, потверже становлюсь, складываю руки на груди, задираю подбородок. Короче говоря, делаю все, что возможно, чтоб казаться уверенней в себе, серьезней и опасней.
В конце концов, я реально для них опасность представляю! Могу заявление подать в полицию на проникновение на частную территорию, если порыться, то еще и заяву о краже накатаю! Берданка-то дедова куда-то девалась! И вообще, мало ли чего они по мелочи могли спереть? У меня тут, так-то, ценные вещи есть! Бабушкина малахитовая шкатулка для украшений… Правда, без украшений, но сам факт! И дедушкин подстаканник… Он его в купейном вагоне спер еще в семидесятых годах прошлого века. Раритет, мать его! И еще…
Тут захватчики показываются в поле зрения, и все мысли мести и заявах улетают в трубу. Потому что, ну ежу же понятно, что я хорохорюсь… И весь расчет только на то, что они не захотят еще большей шумихи, еще большей порчи своей и без того основательно задрипанной репутации, и молча покорно свалят с моей жилплощади.
Но, судя по внешнему виду захватчиков, никто никуда валить не собирается.
Кот нацепил на голое тело клетчатую рубашку с оторванными почему-то рукавами и застегнул джинсы. Другой одеждой, больше пригодной для гуляний в прекрасную сугробную погоду, не он озаботился.
А Егерь вообще разделся. Стащил с себя свитер с так ужаснувшими меня кровавыми пятнами, и остался брюках-карго и в футболке, возмутительно тесно облепившей его грудь.
У меня буквально все в груди обрывается, когда приходит осознание: не выгоню их отсюда ведь!
Не выгоню!
Как быть?
Самой сваливать? Куда? Когда?
Они останавливаются возле лестницы и смотрят на меня одинаковыми изучающими взглядами.
