есть учитель, кого-то же должен он учить. Если есть язык, кто-то должен на нем говорить, – рассудила директор в ответ на просьбы несознательных родителей научить всех детей говорить «по-аглицки».
Общаться на французском языке и находить понимание в суровом карельском городе удавалось с трудом.
– Чашка – une tasse, – вбивала нам в головы учительница.
Как-то после уроков вся наша французская ячейка ввалилась в гости к однокласснице.
– Мама, налей нам чаю в «юн тасс»! – блеснула она знаниями.
Мама затушила хабарик и осведомилась:
– А в ванну вам чаю не налить?
На Новый год мы учили стихи про Пера Ноэля, тогда как по стране уже вовсю развозил кока-колу всеми признанный за своего Санта-Клаус. Пятерки мы получали все больше по простуде, когда усиливался прононс. Хрипели как висельники, пытаясь изобразить картавую «р».
Сменив среднюю школу на гуманитарный класс в лицее, я получила еще больше французского в унисон гундящей маленькой группке «филолухов», как нас ласково называли преподаватели щедро секвестированных учебной программой точных дисциплин.
Вслед за получившим зеленый свет французским языком в моей жизни не замедлили появиться репетиторы. Первых двух или трех я помню смутно – они часто болели, отменяли занятия, а посему толк от них был невелик, а урон заметен лишь карману родителей. Я исправно учила грамматику, извлекала из гортани картавое «р» и даже пополняла свой тезаурус все новыми и новыми незнакомыми словами из толстого потрепанного словаря, отлично отдавая себе отчет в том, что они мне никогда не пригодятся.
Начав учить язык тогда, когда поездки школьников в другую страну для нашего северного города были чем-то мифическим, к окончанию школы я осознала, что теперь вопрос путешествия во Францию упирается только в заработную плату родителей, которую периодически прекращали выплачивать, но деньги на репетиторов все равно находились. Ни разу за это время я не мечтала о Франции, не думала о ней и не хотела там оказаться.
Франции для меня не существовало.
Были лишь набившие оскомину тетрадки и, как редкие ростки посреди пустыни, зачатки собственных мыслей по-французски, доказывающие прописную истину, что и зайца можно научить курить…
Как из всей этой большой нелюбви родилось решение поступать на факультет иностранных языков – на французское отделение! – до сих пор не понимаю. В начале девяностых в известном рекламном ролике торговой сети «Альтернатива Синицы» в кадре бегал ежик, а за кадром утверждалось, что «при всем богатстве выбора – другой альтернативы нет». Наверное, как тому ежику, топающему из угла в угол неширокоформатного тогда еще экрана, мне казалось, что выбора у меня нет.
И его действительно не стало, когда за дело взялась репетитор Татьяна Никитична из института, куда мне и надлежало поступать – на ее факультет, в ее группу. Если раньше французский худо-бедно изливался из меня лишь сюсюкающими и шепелявыми словами,
