из неё неожиданно. Мне кажется, что где-то далеко-далеко слышится детский плач. Он то поднимается на высокую ноту, то отзывается тихими всхлипываниями, то прерывается женским визгливым голосом. Одно понимаю: никто не пытается успокоить горе ребёнка. Его за что-то ругают.
Ребёнок? Откуда у меня ребёнок? Нет, я не против взвалить на плечи ярмо молодого папаши, но сначала жениться надо, а я ещё не нагулялся вдоволь. На лугах пасутся стада аппетитных телочек, на которых Ксюха не давала мне раньше смотреть.
Теперь все! Я свободен и, как одинокий парус, отправляюсь в счастливое плавание.
Открываю глаза: лежу в своей детской комнате поверх покрывала. Как здесь оказался? Почему не у себя дома и не у Ксюхи? Память услужливо вывела на экран картинку: мы с мужиками пьём пиво и виски в «Бункере». Музыка орет, Ромыч матерится, Ванек хохочет, а я… Что делаю я в этот момент, остаётся за пределами сознания. От грохота я вздрагиваю, срываюсь с кровати и распахиваю дверь.
– О Боже! Потише можно? – кричу хрипло, глотка стянута спазмом и болью. Откашливаюсь. – Янка, что у вас случилось?
– Проснулся, алкаш? – сестрица выглядывает из кухни. – Еле живого вчера приволокли твои собутыльники.
– Неправда! Я не пью!
– Ага! До поры до случая. Вчера на ногах не стоял!
Хмурюсь. Ничего не понимаю. Пили только пиво и чуть-чуть виски. Стоп! Вискарь, значит, паленый попался. Вот тебе и элитный бар! Надо науськать на заведение налоговиков, пусть прошуршат там.
– Да ладно? А у вас как оказался?
– Говорю же, друганы тебя притащили ночью. Мать велела положить в детской.
– А племяшка где спала?
– Со мной, где же ещё?
– И что вы с утра не поделили?
– Настя истерику закатила.
– А-а-а…
– Иди умывайся. Завтрак стынет.
Привожу себя в порядок и сажусь в кухне на отцовское место. Вернее, бывшее отцовское, когда он еще жил в этой квартире. А как бизнес пошел в гору, папаша пустился во все тяжкие. Слишком много вокруг было предложений выпить на брудершафт от медийных красоток. У отца и снесло крышу.
Родители развелись, когда я еще в школе учился. Мама осталась в старой квартире, а отец менял особняки как перчатки. Но зла на папашу я не держу: он не бросил нас с Янкой и всегда помогал и поддерживал. Вот и отель на меня повесил, будь он не ладен!
Вздыхаю. Воспоминания набрасываются на меня, как звери после зимней голодовки, когда оказываюсь дома.
Мама стоит у плиты, печёт блины, сестра Яна разливает кофе. Запах от турки идёт такой, что от спазма сворачивается желудок. Аппетит просыпается зверский. Намазываю на хлеб масло и кладу толстый ломоть докторской колбасы. От наслаждения закрываю глаза. Черт! Как давно я не пробовал такую вкуснятину!
– Оголодал? – хмыкает Янка. – Что, тебя в твоем отеле не кормят совсем?
– Есть хочу, – бормочу с набитым ртом.
Мать поворачивается
