же так?
– Ты пойми, он не маньяк.
– Маньяк – это человек, одержимый манией. Так что извини, но твой отец – маньяк.
– Родителей не выбирают, – пожимает плечами мажор. – И хватит уже о моём отце!
Он огрызается, его это нервирует. Конечно, ему неприятно. Представляю, как сильно он страдал. Узнать такое о собственном отце – это как гроза среди ясного неба. Страшно.
– Пойдём обратно.
Встаю и, подобрав платье, иду в темноту, мне кажется именно оттуда мы пришли.
Мажор спрыгивает с дерева и сразу же идёт за мной.
– Если бы мой отец делал что-то такое, я бы пошла в полицию.
– Знаешь, что я сделал, когда узнал об этом в первый раз? – Хватает он ветку, которая почти что бьёт меня по лицу. – Я сломал ему нос.
Наши взгляды переплетаются. Где-то я понимаю его. Этот ужасный человек всё равно его отец. Когда мой папа случайно сбил на старом «москвиче» чужую кошку и не похоронил её должным образом, я тоже переживала. Мне казалось кощунством оставить её на обочине. Я злилась, но отец принял решение, и я не могла ему противостоять. Это кипело внутри.
– Но он продолжает делать плохие вещи.
– Сейчас реже, – пауза. – Мой отец сделал меня тем, кем я являюсь. С детства он учил меня тренироваться, заниматься спортом, бороться, добиваться цели. Сейчас я тянусь за ним в бизнесе.
– А твоя мать?
– Она не в курсе.
– Этого не может быть.
Он помогает мне пробираться сквозь кусты, держит ветки, не даёт оступиться, предупреждая падение в ямы.
– Я делаю всё, чтобы она не узнала.
Наши глаза опять встречаются. Мы стоим близко, здесь темно и страшно. И он единственный человек, способный защитить меня от тьмы и диких животных. Ещё час назад мы понятия не имели о существовании друг друга. А теперь будто одни на целом свете. Это странно.
Я на секунду притормаживаю. Смотрю на мажора. Несмотря на достаток и связанную с ним вседозволенность, есть в этом парне что-то особенное, настоящее, яркое. Он защищает свою мать, самого дорого человека, от грязи, он оттаскивает отца от девочек, он заставляет его посещать специалиста, говорил о таблетках. Он борется с пагубной страстью родителя. Как может! Пожалуй, мне это нравится.
У меня довольно быстро устают ноги, и, пока я плетусь позади, переступая корни и боясь угодить в чьë-нибудь гнездо, мажор ждет меня. Он подпирает дерево плечом и, скрестив руки на груди, с интересом наблюдает за мной. Он странный и не такой, как все: успокоился, быстро взял себя в руки. Хотя я уверена – он переживает из-за своего отца.
В свете луны очертания твердой линии подбородка, прямого носа, правильных губ и рельефного контура рук, делают его ещё более привлекательным. Я смущаюсь – такая красивая мужская внешность.
– Иванка – это типа Ваня, но девочка?
– Чешский вариант женской формы, да, – улыбнувшись, киваю ему.
Всё же
