и правда смотрится странно, к тому же после сна ощущается несвежим и мятым. Почему бы не сменить тогда его на чистое?
– А где можно привести себя в порядок? – тихо спрашиваю, оглядываясь вокруг и не замечая заветной дверцы. Не во всех замках были уборные, в некоторых и горшками пользовались, в других туалетная комната была одна на весь этаж….
– Таз, мыло и кувшин с водой я вам принесла, – девушка снова кидает взгляд на стол, где громоздятся упомянутые предметы. – А ночная ваза под кроватью, – смущается она.
Я тоже смущаюсь, с детства на таком не сидела… Даже подумать стыдно, как я это делать буду, но выхода же нет… Я прошу девушку выйти, заверяя, что и во время одевания мне тоже помощь не нужна, и мягко, но настойчиво выпроваживаю ее за порог.
– Я вас тут подожду, чтобы провести к его светлости, – пищит она, я согласно киваю и захлопываю дверь, а, подумав, еще и на крючок закрываю… Так спокойнее.
В комнате прохладно, но ощущение несвежего тела меня терзает больше чем холод. Справившись с деликатными делами, быстро умываюсь над тазом, торопливо протираю тело намыленным носовым платком, который нашла в кармане брюк, и ополаскиваюсь остатками воды из кувшина. Затем в спешке натягиваю нижнюю сорочку из грубого полотна, а сверху коричневое платье, похожее как две капли воды на то, которое было на незнакомке. От шнурка, которым я должна подпоясаться, отрываю небольшой кусочек и связываю спутанные волосы на затылке. Ужасно не хватает расчески, но о ней, видимо, забыли, и приходится хотя бы так создать видимость опрятности.
– Я готова, – распахиваю двери.
И хоть сердце стучит, как отбойным молоток, а душа затаилась в пятках, я стараюсь держать спину прямо и твердо смотреть в глаза, решив бояться реальной опасности, а нее ее ожидания.
– Как тебя зовут? – спрашиваю свою провожатую, когда мы уже отходим от комнаты на приличное расстояние.
Каждый новый шаг заставляет морщиться от неприятных ощущений. Все-таки босой я не привыкла ходить, да и пол за ночь не стал теплее. Кроме расчески мне и обувь забыли выделить – то ли действительно не подумали о ней, то ли специально, как вид своеобразных пыток или напоминание о своем незавидном положении.
– Нисса, миледи, – отвечает девушка. – А я разве не представилась?
Отрицательно мотаю головой, припоминая, что уже слышала это имя.
– Я тут живу. Но не подумайте, я приличная! – смущается она. – Просто моя мама работает на кухне, папа служит в гарнизоне, а я вот горничная… – зачем-то рассказывает. – Не такая, как те, что в казармах… Его светлость бы не позволил к вам приблизиться другим…
Какие не такие “горничные” в казармах до меня доходит не сразу, а когда доходит, то и смущение Ниссы становится понятным, так же, как и ее краткое поспешное резюме. Только что-то не вяжется у меня общая картина. Я всегда считала, что служить господам великая честь для простолюдинов. Без рекомендаций, просто так с улицы, насколько
