что мы представляем эдинбургский институт Карндейл. Мы приехали из-за мальчика, Овида.
Он достал из лежавшего рядом с ним портфеля письма с документами и рекомендациями и передал их судье. Тот одну за другой изучил бумаги.
– Это какого-то рода клиника?
– Да, сэр.
Судья кивнул:
– Билл говорит, вы хотите забрать мальчишку с собой. Это так?
– Да, сэр.
– Я вот чего не понимаю. Как в вашем институте вообще узнали о существовании этого мальчишки? Вы же, должно быть, отправились из Эдинбурга… сколько… недели четыре назад? Или даже шесть? Тогда он еще никого не прикончил. Представить себе не могу, что на этом свете до него кому-то вообще было дело. Нигде, ни в каких записях он не числится. Все равно что призрак, мистер Коултон.
Коултон кивнул:
– Верно, ваша честь.
– И?
Коултон бросил взгляд на Элис и отвел глаза в сторону.
– В Карндейле стараются брать на заметку все подобные случаи. И предвидеть возможные. В некоторых случаях там заранее прослеживают родословную… подозреваемых.
Коултон развел руками:
– Даже не буду делать вид, что понимаю их методы. Я только знаю, что сотрудники института уже несколько лет искали родственников Чарльза Овида с тех пор, как их внимание привлек его дядя.
Судья двумя пальцами постучал по бумагам и повернулся лицом к окну.
– Знаете, мы убивали этого мальчишку уже дважды, – пробормотал он. – Полагаю, Билл боится его.
– Трижды, – вставила Элис.
Коултон перекинул ногу на ногу, разгладил брюки, повертел в руках шляпу.
– Это… просто особое медицинское состояние, ваша честь. Ничего больше. Вы же образованный человек, сэр, если можно так выразиться. Сами знаете, как легко напугать людей тем, чего они не понимают.
Судья наклонил голову:
– Не просто каких-то людей. Меня он тоже пугает.
Солнечный свет угас, тени от газовых фонарей выхватывали из темноты скуластое лицо судьи, морщины вокруг его усталых глаз.
– Но как это связать с проблемой правосудия? Чарльз Овид убил человека.
– Да, сэр, убил.
– Белого, – подчеркнула Элис. – Разве не в этом заключается главная проблема?
– Да, мэм, белого. Я знал Хэнка Джессапа. Возможно, его и нельзя было назвать джентльменом, но он был честен и порядочен. Каждое воскресенье я видел его в церкви. Целый город возмущенных граждан заваливает меня гневными письмами о том, куда катится наш округ. Половина из этих людей настроена на старое доброе линчевание.
– А другая половина? – едким тоном спросила Элис.
– Чарльза Овида казнили на прошлой неделе в частном порядке, – прервал ее Коултон. – Насколько я знаю. И насколько всем известно.
