какая-то странная комбинация генов вышла, не кажется тебе?
При упоминании о матери отец всегда мрачнел, замыкался и сворачивал разговор, какой бы темы он ни касался. Он никогда не спрашивал у Васёны, помнит ли она маму, как будто боялся, что ответ окажется отрицательным. Маму она действительно не помнила совсем – то есть не могла представить ее четко, все больше в памяти возникал размытый силуэт, длинные вьющиеся волосы, почему-то всегда белое платье с широкой длинной юбкой и… запах.
Вот запах духов Васёна помнила совершенно четко, даже знала, как они назывались – «Фуэте», рижские, маленький ребристый флакончик с черной пробкой. Ей очень хотелось такие же, но отец, углядев однажды в ее руках тот последний флакончик, что остался от мамы, забрал его и унес к себе в кабинет, а Васёне назавтра поставил на туалетный столик запечатанную коробочку с красивым пузырьком в виде зеленого яблока.
Она ничего не сказала, но запомнила этот поступок отца – он не хотел, чтобы мамин аромат носил кто-то еще, пусть даже это родная дочь. Васёна не обиделась, но на «Фуэте» не покушалась больше никогда, а старенький флакончик с остатками духов так и стоял в отцовском кабинете, на самой высокой книжной полке за стеклом.
– Я, видно, здорово проголодалась, – пробормотала Васёна, – ишь, как мысли скачут: со статьи на Лешку, потом на папу и мамины духи… Надо все-таки перерыв сделать. И где этот доставщик, в конце концов, я так тут и умру голодной смертью…
Роман приехал, когда Васёна уже приканчивала огромную пиццу и едва дышала от удовольствия и большого количества еды.
– Ч-чем это у тебя п-пахнет? – поведя носом, спросил он еще в прихожей.
– Ты слегка опоздал, но еще можешь присоединиться, там осталась пара кусочков. – Васёна вытерла салфеткой пальцы и вздохнула: – Почему все, что я съедаю, проваливается куда-то, а не оседает, например, на боках?
– Да ты в-ведьма, – расхохотался Роман, входя в кухню и обводя взглядом пустую коробку от большой пиццы и несколько таких же, опустошенных почти до дна контейнеров из-под салатов.
– Ну и ладно! Мой руки, я тебе сейчас разогрею.
– А это ч-что? – Роман зацепил пальцами один из распечатанных листков, пробежал глазами. – Все-таки к-копаешь?
– Негде мне копать, – засовывая в микроволновку тарелку с оставшимися кусками пиццы, вздохнула она. – Понимаешь, такое впечатление, что до Беларуси этот Тиханевич и не жил вовсе. Вся его история – там, а ведь родился и вырос он здесь, в России, и жил, похоже, до начала нулевых тоже тут. Но никакой информации вообще – так ведь не бывает?
– Ну п-почему? Он мог вполне п-подправить биографию, если за ним в-водились какие-то г-грешки, например, – усаживаясь к столу, сказал Роман. – По в-возрасту он вполне мог быть тут к-кем угодно, в том числе и б-бандюком каким… а они п-практиковали такие вещи – п-подчистить за собой, если б-была возможность.
– Погоди-ка, – Васёна забралась на стул с ногами,
