контроля. Вот, на овес боевым коням, чтобы веселей работалось.
И впихнул ее прямо Анчутке в руки.
– Взятка? – строго спросил тот, продолжая ломать комедию.
Ни черта не понятно, но ведь работает.
– Это хлеб, – чуть улыбаясь, пояснил приемщик, – и все, отказы не принимаются. Поспешите, а то на учебу опоздаете. Первакову привет.
– Простите, а кто это? – перепросил, не подумав, Яшка.
Однако фарт его все не оставлял. Приемщик заговорщицки подмигнул:
– Орел парень, так держать. Я тебя того, качнул, а ты не поддался. Удачи, заскакивайте снова как-нибудь.
Он протянул руку, Яшка пожал.
Развалившись на скамье в вагоне, Анчутка немедленно впился зубами в благоухающую горбушку.
«Провалиться мне на месте, если я понял, о чем говорил мужик. Но вот он, хлебушек, свежий, вкусный, на ять… Отсюда вывод: тот, кто на правильной, на комсомольской то есть платформе, тот всегда с хлебушком, а то и маслицем, намазанным с другой стороны. И, кстати, раз я все равно мимо работы пролетаю, не сгонять ли… к школе?»
То ли потому, что за последние двадцать четыре часа он так легко и неоднократно выходил сухим из воды, то ли потому, что так уж хлебушек был хорош, но Яшке почему-то казалось, что теперь фартанет и в другом, куда более важном для него деле.
О происшествии в расселенном доме, о том, что он, по сути, свидетель убийства и мародер, Анчутка не думал вообще. Вспоминал с ухмылкой борзого хуторянина, который его, фартового, к тому же москвича, желал вляпать в темное дело. «Ищи дураков за тебя впрягаться, пес седой».
Так и прикорнул, радуясь своей ловкости и изворотливости, и благополучно продрых до самой станции. Если бы раздутые щеки не препятствовали бы обзору, то Яшка мог бы увидеть, что из той же электрички на платформу, по дневному времени малолюдную, сошла узнаваемая фигура в лапсердаке, с чемоданчиком в руке. Пижон из шалмана, увидев Анчутку, отвернулся было, но тотчас понял, что до него этому надутому типу дела нет. И все-таки для верности обождав, пока Яшка уйдет, он пошел по насыпи обратно, в сторону центра, потом свернул, приблизился к казарме, с сомнением оглядел ее разрушенное крыло.
– Тебе кого, мил человек?
Седой парень обернулся, узнал мужчину и широко улыбнулся:
– Доброго утречка в хату, дяденька! Как вы сами себя имеете?
Путевой обходчик Иван Мироныч Машкин, сдвинув фуражку на лоб, почесал затылок.
– Приехал, значит.
– Жестокая судьба согнала с насиженных мест. Таки кроме вас в столице у меня никого надежного.
– Не ко времени ты.
– А я всегда не вовремя, – радостно подтвердил парень, – но вы же меня не прогоните?
– Почему, допустим?
– Полезный я, дяденька. И знаю про вас ой как много, зачем вам этих неприятностей? Я и сейчас до вас не с пустыми руками, вот, – он похлопал чемодан по кожаному боку.
– Это что у тебя?
– Пропитание, –
