сон. – Крыша над головой, документы, работа интересная, не на износ, и даже морду никто не бьет…»
Все-таки удалось заснуть, и замелькали перед глазами какие-то веселые картинки, только теперь пробились-таки сквозь впечатления настоящего обрывки прошлого. Замелькали фонари, застучали колеса поездов, унося в дальние дали, и даже потряхивало, как наяву.
Наяву его и потряхивало. Кто-то тормошил, сотрясая койку. Андрюха подскочил, как боб на сковороде.
– Что за… Оп-па, Светка, ты чего?
Светка Приходько, опухшая, как покусанная осами, с заплывшими, зареванными глазами и растрепанной косой, шикнула:
– Не шуми! Комендант рыщет по коридору.
– Ты как же сюда пробралась?
– По пожарной лестнице!
– В платье?
– Не важно! – отмахнулась она, теребя косу. – Какая разница? Скажи Яшке, чтобы он у дома нашего не появлялся.
– С чего такая немилость? – пошутил было Пельмень, но сразу прикусил язык.
Что-то не узнать обычно радостного друга Светку. Ну ровно царевна-лягушка, зеленая, глаза выпученные и на мокром месте. Андрюха вдруг похолодел, вообразив самое пакостное, что могло произойти, сел, стукнул кулаками ни в чем не повинный матрас:
– Он что, тебя обидел?
Светка испуганно поежилась, залепетала:
– Нет, нет, Андрюша, что ты! С чего ты взял? Просто… ну пусть лучше не приходит.
Так, вот и эта, ничего толком не объяснив, собралась на выход.
Славные они ребята, что один, что вторая: растормошат – и вон с глаз. Правда, Светка не сдюжила, у самого окна прорвало-таки. Высоким, вздорным голосом и при этом тихо-тихо заверещала:
– Пусть вообще больше не приходит, слышишь?! Так и скажи ему, этой… – и выдала такое, от чего Андрей глаза выкатил:
– Да ты чего ж лаешься, мелочь пузатая? Совсем нюх потеряла? А ну иди сюда!
Но она, уховертка такая, выпорхнула в окно, махнув косой, как уклейка хвостом.
Пельмень, вздохнув, подумал: «Вот оно что… – Снова улегся, примял кулаком подушку. – Вот и разгадка плохого настроения. Расплевались. Так оно и понятно, нечего им, что у них общего? Она пусть и безотцовщина, а девчонка порядочная, с понятиями. Этот же все, порченый, кошак помойный. А все женский пол».
После кузнецовского дела, с тех пор как ребята окончательно осели в общежитии, от девок прохода не стало – не все, конечно, заигрывали и заглядывались, но многие. Андрюху, к женскому полу устойчивого, прямого и грубоватого, откровенно побаивались, Яшка же, с его льняными кудрями и синими очами, разговорчивый и ласковый, пользовался немалым успехом и по-свински этим злоупотреблял.
С одной стороны, было неплохо, Пельменю перепадали за компанию халявные постирушки, разносолы да пироги, с другой же – частенько приходилось отмахиваться кулаками от обиженных кавалеров, жаждущих возмездия.
«Ничего. Похмельем с утреца
