того как Евгенька заблудилась в лесу, она немного утихомирилась. Отец был зол. Кричал, что отдаст замуж за первого попавшегося.
Но слова Евгеньки о том, что она за Фёдором пойдёт, сразу осаживали отца. Избалованная дочь тут же становилась лисонькой. Пока Пётр Николаевич раздумывал, как незаметно проследить за Иваном, Евгенька стала наведываться в кузницу чаще.
– Вань, а Вань, а научи меня чему-нибудь, а? – стала она приставать к парню.
– Чему? – посмеивался Иван. – Целоваться могу научить, да ведь урок тебе уже давал такой. А повторение не помешает.
Мгновенно оказался рядом с Евгенькой, схватил её и звонко чмокнул в щёчку.
– Но… – кузнец немного помолчал. – Не люба ты мне больше, красавица. Выжег я из сердца занозу. Ох, как хорошо-то без неё.
– Дурак, – прошипела девушка, растирая поцелованную щеку.
От щетины Ивана кожа чесалась и зудела.
– Заразный ты что ли? Лицо огнём горит.
Иван расхохотался.
– Нет, не заразный. Это любовь моя на твоих щеках догорает.
Кузнец вдруг громко закричал:
– Лови, лови её скорей, убегает!
Евгенька стала вертеть по сторонам головой. Испуганно смотрела под ноги. Иван носился вокруг неё.
– Кого ловить-то? – поинтересовалась Евгенька.
– Кого-кого, – воскликнул Иван, – любовь…
Евгения нахмурилась, топнула ногой, подняла подбородок и пошла прочь из кузницы.
Иван смеялся ей вслед.
А на душе у Евгении было скверно. Щека горела. А как хотелось, чтобы он опять поцеловал её, чтобы вот так прижал как тогда. А сказать не могла об этом. Даже думать было страшно. Гнала от себя эти мысли. От смеха Ивана становилось ещё обиднее.
– Обнаглел совсем, – ворчала Евгения, – спасла на свою голову. А он теперь издевается, да ещё и возомнил себя кем!
А сердце колотилось бешено, хотелось вернуться в кузницу. Но гордость не позволяла даже обернуться.
За ужином Иван то и дело посмеивался. Когда Пётр Николаевич спросил, не с него ли Иван смеётся, тот покачал головой.
– День был солнечный, ягод наспело. Радуюсь, что запасы хорошие на зиму будут.
– Ох, не трави душу, – пропел Пётр Николаевич, – всё погорело, только ягодами и будем питаться.
– И от них польза есть, – кивнул Иван, – не пропадём.
Евгения ела молча. Сидела насупившись.
Отец спросил у неё:
– Лисонька, свет моих очей, солнце моё огненное, чем тебя день порадовал?
Она не ответила. Встала из-за стола. И хотела было уйти, как вдруг услышала.
– Сядь на место! – голос отца был строгим. – Ишь, чего вздумала, ногами тут топать. Чай не кобыла, чтобы копытами стучать. Это что ещё за выходки такие? Слова ей не скажи. Ох, упустил я тебя.
– А всё ведь можно исправить, – подмигнул
