знакомы только с господином де Тревилем? – спросил он.
– Да, сударь, я знаком только с ним.
– Вот так история! – проговорил Атос, обращаясь столько же к самому себе, как и к своему собеседнику. – Вот так история! Но если я вас убью, я прослыву пожирателем детей.
– Не совсем так, сударь, – возразил д’Артаньян с поклоном, который не был лишен достоинства. – Не совсем так, раз вы делаете мне честь драться со мною, невзирая на рану, которая, очевидно, немало тяготит вас.
– Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили мне чертовскую боль, должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как делаю всегда в подобных случаях. Таким образом, не думайте, что это облегчит ваше положение: я одинаково свободно действую обеими руками. Это создаст даже некоторое неудобство для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не подготовлен к этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об этом обстоятельстве.
– Вы, сударь, – проговорил д’Артаньян, – бесконечно любезны, и я вам глубоко признателен.
– Я, право, смущен вашими речами, – сказал Атос с изысканной учтивостью. – Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против… Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит!
– Если б вы разрешили… – робко пробормотал д’Артаньян.
– Что именно, сударь?
– У меня есть чудодейственный бальзам для лечения ран. Этот бальзам мне дала с собой матушка, и я испытал его на самом себе.
– И что же?
– А то, что не далее как через каких-нибудь три дня вы – я в этом уверен – будете исцелены, а по прошествии этих трех дней, когда вы поправитесь, сударь, я почту за великую честь скрестить с вами шпаги.
Д’Артаньян произнес эти слова с простотой, делавшей честь его учтивости и в то же время не дававшей повода сомневаться в его мужестве.
– Клянусь богом, сударь, – ответил Атос, – это предложение мне по душе. Не то чтобы я на него согласился, но от него за целую милю отдает благородством дворянина. Так говорили и действовали воины времен Карла Великого,[23] примеру которых должен следовать каждый кавалер. Но мы, к сожалению, живем не во времена великого императора. Мы живем при почтенном господине кардинале, и за три дня, как бы тщательно мы ни хранили нашу тайну, говорю я, станет известно, что мы собираемся драться, и нам помешают осуществить наше намерение… Да, но эти лодыри окончательно пропали, как мне кажется!
– Если вы спешите, сударь, – произнес д’Артаньян с той же простотой, с какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, – если вы спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас – не стесняйтесь.
– И эти слова также мне по душе, – сказал Атос, приветливо кивнув д’Артаньяну. – Это слова человека неглупого и, несомненно, благородного. Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг
