надеждой? – в порыве восторга воскликнул юноша.
– О, тут я не хочу себя связывать! Это будет зависеть от тех чувств, которые вы сумеете мне внушить.
– Значит, пока что, сударыня…
– Пока что, сударь, я испытываю только благодарность.
– Вы чересчур милы, – с грустью проговорил д’Артаньян, – и злоупотребляете моей любовью.
– Нет, я только пользуюсь вашим благородством, сударь. Но поверьте, есть люди, умеющие не забывать своих обещаний.
– О, вы делаете меня счастливейшим из смертных! Не забывайте этого вечера, не забывайте этого обещания!
– Будьте спокойны! Когда придет время, я вспомню все. А сейчас уходите, ради всего святого, уходите! Меня ждали равно в двенадцать, и я уже запаздываю.
– На пять минут.
– При известных обстоятельствах пять минут – это пять столетий.
– Когда любишь!
– А кто вам сказал, что дело идет не о влюбленном?
– Вас ждет мужчина! – вскрикнул д’Артаньян. – Мужчина!
– Ну вот, наш спор начинается сначала, – произнесла г-жа Бонасье с легкой улыбкой, в которой сквозил оттенок нетерпения.
– Нет-нет! Я ухожу, ухожу. Я верю вам, я хочу, чтобы вы поверили в мою преданность, даже если эта преданность и граничит с глупостью. Прощайте, сударыня, прощайте!
И, словно не чувствуя себя в силах отпустить ее руку иначе, как оторвавшись от нее, он неожиданно бросился прочь. Г-жа Бонасье между тем, взяв в руки молоток, постучала в дверь точно так же, как прежде в окно: три медленных удара через равные промежутки. Добежав до угла, д’Артаньян оглянулся. Дверь успела раскрыться и захлопнуться. Хорошенькой жены галантерейщика уже не было видно.
Д’Артаньян продолжал свой путь. Он дал слово не подсматривать за г-жой Бонасье, и, даже если б жизнь его зависела от того, куда именно она шла, или от того, кто будет ее провожать, он все равно пошел бы к себе домой, раз дал слово, что сделает это. Не прошло и пяти минут, как он уже был на улице Могильщиков.
«Бедный Атос! – думал он. – Он не поймет, что все это значит. Он уснул, должно быть, ожидая меня, или же отправился домой, а там узнал, что у него была женщина. Женщина у Атоса! Впрочем, была ведь женщина у Арамиса. Все это очень странно, и мне очень хотелось бы знать, чем все это кончится».
– Плохо, сударь, плохо! – послышался голос, в котором д’Артаньян узнал голос Планше.
Дело в том, что, разговаривая с самим собой вслух, как это случается с людьми, чем-либо сильно озабоченными, он незаметно для самого себя очутился в подъезде своего дома, в глубине которого поднималась лестница, ведущая в его квартиру.
– Как – плохо? Что ты хочешь этим сказать, дурак? – спросил д’Артаньян. – Что здесь произошло?
– Всякие несчастья.
– Какие?
– Во-первых, арестовали господина Атоса.
– Арестовали? Атос арестован? За что?
– Его застали у вас. Его приняли
