что состояние его здоровья сильно ухудшилось.
– Мам, Федька опять меня передразнивает, – вытащив из ушей наушники, закричала Юлька, – он всегда мешает мне музыку слушать.
Музыку! То, что Юлька называла музыкой, в словаре её брата не имело названия. От Юлькиной «музыки» ему хотелось зажать уши. Он предпочитал слушать глухую тишину, а не бессвязные ноты, перегоняющие друг друга в диком водовороте звуков и ритмов. Музыка должна быть напевной и плавной, как река.
Набрав в грудь воздуха, Федя тихонько выдохнул мелодию старинного марша, но под бдительным оком мамы вновь стал кашлять и кашлял теперь уже сильнее и дольше. Кашлялось с трудом, тем более что одним глазом Федька не забывал посматривать, хорошо ли мама его слышит, и когда наконец она озабоченно спросила: «Ты не заболел?», он, сдерживая ликование, ответил слабым голосом:
– Нет, просто грудь что-то давит и в горле першит, – а для верности диагноза добавил: – наверное, выхлопных газов надышался. У нас во дворе школы от машин тесно.
– Ну-ну, – покачала головой мать и больше ничего не сказала, но Фёдор знал: эксперимент по обработке родителей идёт по заданной траектории и верное начало положено. Ещё пару дней кашля – и можно будет забрасывать удочку насчёт летнего отдыха!
В это субботнее утро папа, как обычно, лежал на диване и читал книжку. Потрёпанный томик в жёлтой обложке чуть подрагивал в его пальцах, когда папа переворачивал страницу за страницей. Читал он быстро, чтение совмещал с завтраком: поднос с недоеденным бутербродом и пустой чашкой стоял у него посреди живота.
– Понимаешь, я историк и не должен терять квалификацию, – отвечал он маме на её замечания, что у всех её подруг мужья как мужья, деньги зарабатывают, а её муж, как тюлень, всё свободное время лежит.
То, что папа когда-то учился в институте на историческом факультете, было чистой правдой. Но с тех пор прошло почти двадцать лет. Ровно столько, сколько исполнилось Юльке.
Она родилась в тот год, когда на глазах телезрителей рушилась власть коммунистов, а по столице громыхали танки с солдатами на броне.
– Свобода! Свобода! – радостно гомонили студенты университета, хлопая друг друга руками по плечам. – Долой Коммунистическую партию!
Четверокурсник Олег Румянцев кричал вместе со всеми, но глубоко внутри его душу точил червячок беспокойства, потому что дома в отданной соседями детской коляске барахталась новорождённая дочка, которую надо было поить и кормить.
Помощи от старшего поколения молодым родителям ждать не приходилось: Татьянины родичи жили в Узбекистане и сами перебивались с лепёшки на айран, а у Олега был жив лишь отец, который учил перед свадьбой: «Сумел жениться – сумей содержать семью».
Волей-неволей Олегу Николаевичу Румянцеву пришлось заняться поисками работы, обречённо хватаясь за то, что подвернётся под руку. Несколько лет он торговал газетами в переходе метро, потом попробовал открыть свой магазинчик
