почувствовал, что десерт мы будем пробовать уже в постели.
– Сейчас, – прошептал я, нежно положив ладонь на ее лицо, кожа была как шелк, а потом спустившись ниже, по шее, и еще ниже, – сейчас наше время…наше… время…
Она тоже так считала.
Мы любили друг друга под шум дождя, влажный холодный ветер иногда врывался в спальню и гладил наши разгорячённые тела, трепал пламя свечей, которые мы принесли из кухни. Я старался доставить ей удовольствие, как будто это был последний раз в моей жизни, сказалась вина, которую я почему-то так и не смог побороть. У меня нет от тебя тайн, ее слова крутились в моей голове, ее чистые глаза, она говорила с открытым сердцем, а я… у меня была тайна, и черт его знает почему, но мне было тяжело скрывать что-то от нее и невозможно признаться.
Не поймите меня неправильно, я не из тех мужиков, которых называют «всунул-высунул и захрапел», но в тот вечер я, по моему скромному мнению, превзошел сам себя. Доказательством стала ее довольная улыбка и тяжелое дыхание, когда она растянулась возле меня, глядя из-под полуопущенных век, как сытая кошка. Дождь снаружи усилился, а нам было так спокойно и уютно в нашем маленьком мире, наполненном светом свечей и разлившимся по телам удовольствием. Комната наполнилась нашим теплом, нашей энергией, и я чувствовал себя так умиротворенно в коконе этого блаженства и безмятежности. Мне хотелось закурить, но она не выносила запах табачного дыма, а покидать этот кусочек рая ради сигареты я ни в коем случае не хотел.
– Дежурства идут тебе на пользу, – промурлыкала она, водя длинными пальцами по моей груди.
Я поднял ее ладонь и поцеловал, потом вернул на место.
– И всё же, – медленно, лениво, как будто засыпая, сказала она, – даже такой восхитительный секс не избавит тебя от того, что ты носишь в душе и никак не можешь выплеснуть. Расскажи, если хочешь и можешь, это помогает. То, что снаружи – уже не внутри.
– Хорошо сказано, – я переплел ее пальцы со своими, задумчиво глядя на тени, отбрасываемые светом свечи возле кровати.
Она молчала, не мешая мне думать, дождь барабанил в стекла, ветер всё так же стремился прокрасться в наш оазис тепла и уюта.
– Он умер, – неожиданно сказал я, продолжая смотреть на пляску теней на стене, ветер колыхнул пламя, и тени стали мутировать в каких-то чудовищ. – Мальчик, мой пациент. Ему было всего 15, фатальная сердечно-сосудистая патология. А ведь его положили просто с кашлем….
– Боже, – она приподнялась на локте, глядя на меня большими и такими искренними глазами. А вот я лгал. Опять. – Мне так жаль…
– Мне тоже, – отозвался я, имея в виду совсем не это. Вернее, это тоже, но в тот момент мне было искренне жаль, что я как-то неконтролируемо скатывался в темный участок бытия, где люди лгут, разрушают свое счастье и ненавидят самих себя.
– Пойдем, – она встала, похожая на обнаженную богиню в мягком свете свечей, – это надо заесть, подсластить тем заманчивым тортиком, который я видела
