всех возрастов и комплекций. Наступало их время.
– Ты хорошо знаешь этот район? – спрашивал брат Валерий, разглядывая двух как раз приближавшихся к нему дам общего пользования.
Они были весьма эффектны из-за румян и помады и весьма привлекательны из-за небольшого количества материи, что скрывала их прелести. Абсолютно открытые плечи и руки, яркие корсеты и необыкновенно короткие юбки, что едва прикрывали женские колени, обтянутые фильдеперсовыми чулками. Всё это буквально притягивало взгляды мужичин.
Когда две ещё совсем не старые дамы прошли мимо монахов, брат Валерий улыбнулся им и даже прикоснулся двумя пальцами к своему котелку в знак приветствия.
– Да не очень, – ответил казак, провожая дам глазами, – я ж тут недавно, меня сюда из Венеции перевели в срочном порядке.
– Венеция! – с какой-то мягкой грустью произнёс брат Вадим. – Мы там работали дважды. Очень люблю тамошние оперы. Ты бывал в Ла Фениче?
– Признаться…, – замешкался брат Емельян. – Я другие песни люблю.
– Зря, брат, зря, – брат Валерий взглянул на Тютина с деланным осуждением. – Я тебе поражаюсь – работать в Венеции и не ходить в оперы! Обязательно сходи на «Риголетто» в Ла Фениче. Это, брат, будет не хуже Ла Скала, я тебя уверяю. Там такой звук, такой звук!
– Схожу, схожу, – поняв, что попал на любителя оперы, обещал казак. – Если вернут меня туда, конечно. А у тебя как с немецким? А то я сразу себя выдаю, как только начинаю говорить. Приходится выдавать себя за серба.
– Насчёт немецкого не волнуйся. Мой преподаватель немецкого в университете плакал и подумывал меня усыновить, когда слушал, как я читаю Гёте.
– А, так ты образованный? – усмехнулся Тютин.
– Петербургский Его Императорского Величества университет. Диплом с отличием по банковскому делу и финансам.
– Ишь ты! – теперь казак уже удивлялся. – А чего же ты с таким умищем не в банк, а в опричники подался?
– Обстоятельства, дорогой мой брат, обстоятельства, – отвечал ему с некоторой грустью Павлов.
– И что же это за обстоятельства? – не отставал от него Тютин.
– А ты почему интересуешься? Может быть, в мои исповедники намереваешься? – отвечал ему брат Валерий, глядя на казака теперь уже без грусти, а скорее внимательно и даже не очень доброжелательно.
– Да нет же, не собираюсь я к тебе в исповедники, – сразу ответил Тютин. – Какой из меня исповедник…
– И из меня так себе, и посему предлагаю заняться тем, к чему мы с тобой, брат, способности имеем. Чего там брат Аполлинарий говорил про кабаки, где бриташки собираются?
– «Морской лев», – сразу вспомнил брат Емельян. – Самый известный кабак, где они ошиваются.
– И в него мы…, – начал Павлов.
– Конечно же, не пойдём, – закончил за него Тютин. – Надобно нам идти в «Медузу». Где ошивается вся
