полумесячных испытаний на прочность спрашивал в столовой, когда был ДИНК (дежурный помощник начальника колонии):
– Ну что, Крикунов, как дела?
– Отлично, майор!
– Сколько дней, как из шизо?
– Да третий день всего, – обычно на 3-й или 4-й день у нас происходил такой разговор.
– Пора тебе в санаторий.
– Зачем же торопиться, – отвечал я, – я туда не спешу
– Почему в тапочках в столовую? – Я оглянулся. Все вокруг были в тапочках.
– Как все, так и я, – ответил спокойно. – Чем я хуже других?
– Вот, дружок, то-то и оно, что ты не хуже, ты у нас избранный объект и должен быть образцом и эталоном для всех осуждённых, – с юмором, улыбаясь и светлея своими красивыми, безоблачными глазами, выдавал он мне как аванс:
– Готовься в профилакторий. За тапочки полмесяца.
Я сидел в изоляторе. Психовал. Во-первых, голод. Во-вторых, холод. Давали на печку (было печное отопление) 2 кг дров. Можно представить, что грелись только кипятком (1 кружка утром, одна в обед и одна вечером) и движением. Кроме голода и холода, темно, как в норе. 40 Вт лампочка вставлена была в отверстии для отдушины, и свет фактически в камеру не попадал. Сидели в темноте. Ничего постороннего в камере. Курить нельзя, чифирить нельзя. Если неофициально передавали (это называют у осужденных «подогревать», что соответствует по смыслу и значению буквально, т. к. любая кроха внимания и заботы для души и для тела возрастала на вес золота), то при шмоне, если найдут, следовала добавка и продление этого удовольствия – кротового существования.
Кто-нибудь из прапорщиков унюхал дым. «Опять курите?» – все молчат, т. к. курева не было, а насобирали в щелях какие-то табачинки и занимались самообманом: пускали дым и закручивали в бумагу даже от веника соломку. Что только не изобретают от желания покурить! Я не курил и на такие вещи смотрел, как на заскоки психики, но сочувствовал. А так как зрение было отличное, то иногда даже помогал в поисках окурков и табачинок. Несколько раз мне продлевали срок изолятора из-за дыма. «Да я не курю!» – «Какая разница?»
Каждые сутки казались вечным проклятием. Первое время мне было очень тяжело, т. к. организм не хотел перестраиваться на такой скудный режим питания. Там не выдавали даже положенного по закону. И это было так везде. Но затем я решил, что раз в мою гриву вцепились эти мрази, то надо перестраивать психику. И я по 12 часов в изоляторе ходил из угла в угол, а остальные валялись на полу. Кроме того, я отжимался, и приседал, и делал шпагаты. Все недоумевали: побереги калории. Не гоняй ветер! – пытались меня образумить. А я про себя думал и представлял: я прохожу спецподготовку, принятую на вооружении у «зелёных беретов». Только там закидывают в дерьмо и заставляют его глотать и им дышать и возводят такое обучение в ранг доблести. Значит, и я прохожу такую подготовку на выживание. Если они думают, что наказывают меня, то ошибаются: я прохожу закалку и тренировку тела. И таким беспределом эти подлые воспитывают во мне камикадзе. Жалел только, что я не мог писать и записывать
