Она даже в клетке имеет ценность, и нужно развиваться, а не находиться в стадии эмбриона или в одноклеточном состоянии.
Когда на этот раз вышел из зиндана, то солнце светило вовсю. Весна-красавица пришла. «Травка зеленеет, солнышко блестит. Ласточка с весною в сени к нам летит», – школьное стихотворение пришло на ум. Как здорово! – вдохнул я полной грудью свежий воздух и запах елей и пихты после полумесячного вдыхания испражнений, гнили, пота, дыма, а там и в туалет ходили в парашу, и она стоит в углу, пока не наполняется до краёв и издаёт аромат, как букет роз, – вот после этого мне показалось за счастье смотреть на солнце и вдыхать густой, как сметана, запах леса, травы и запах свободы.
– Чего ты встал! Вали давай в барак, – недовольно скомандовал прапорщик. На лице ярко выделялись усики, благодаря которым я его окрестил: Пётр Первый.
Я пришёл в барак, все заключённые были на бирже. Бросился смотреть в тумбочке почту. Есть письмо от сестры с фотографией – как здорово! Я долго и неотрывно смотрел на фото любимой сестры. «Сестрёнка, радость моя, ничего, я выдержу всё», – телепатически пытался транслировать свою уверенность. Я ощущал, что наша семья связана невидимыми духовными нитями. Потом прочитал письмо. Вести были неутешительные. Адвокаты не берутся за это дело. Уверяют, что бесполезно. Броня непробиваемая! Кто ж выдумал эту бюрократическую машину? Где же люди? Неужели кругом одни крысы? Я пошёл в баню, побрился от щетины. В изоляторе даже нельзя умываться, т. к. воды для этого не дают. Почистил зубы. Постирал шмотки. Надо в прожарку отдать, от вшей хоть избавиться, а то заедят твари. И вышел из бани, как будто заново родился.
Сколько можно рождаться? – спрашивал я себя. До каких пор терпеть беспредел этих дебилов. Эти дегенераты с одной извилиной хотят тебя сломать и уничтожить как личность, а ты ждёшь справедливости. От кого? Философия философией, но мне начинало всё надоедать. Снова посадили в изолятор. (Я нарушил всю последовательность, но не обращайте на это внимания.)
Один раз сажали за то, что перед построением на проверку я для того, чтобы согреться, забегал на невысокую снежную горку и сбегал с неё. «Тренировался с целью побега», – было написано в постановлении, но это было зимой. «А на дворе хорошая погода, в окошко светит месяц голубой, а мне сидеть…» – нет, не четыре года, как в песне поётся, а 14 лет, и если у того заключённого душа болела и рвалась домой, то у меня даже нет слов, что творилось с моей душой. За что? Хоть бы знал, что за дело казнят живого, закапывают в эту могилу, то было бы понятно и простительно. Но за то, что не совершал, как за это терпеть? Нет, нельзя!
У меня из-за частых голодовок в изоляторе и потом переедания однажды схватило живот. Я в трусах вышел в туалет. Туалет был недалеко от барака. Кто-то за мной следил, и, когда я возвращался, меня уже ждали контролёры.
– Пошли, Крикунов, одевайся.
– Идите вы к чёрту, – психанул я. – Что, по-вашему, мне в утку или в горшок ходить? – Я своим разумом не мог постичь этого абсурда и до сих пор не могу понять эти несуразности. За
