авлено на то, чтобы удержать тело в вертикальном положении…
Итак, я шла на голос, вернее сказать, на звук. Постепенно я начала различать интонации и, наконец, слова. Это был разговор. Телефонный разговор.
– … Ну, ничего же сложного, Свет! По дороге на работу зайдешь в любой цветочный магазин и купишь букет хризантем – он любит хризантемы. Только не скупись – деньги на цветы я тебе сейчас переведу. Я бы сама заказала доставку, но опоздала немного, замоталась, а цветочная контора день в день доставить не может, надо заранее…
Удивить кого-то русской речью в Израиле невозможно – так уж сложилось исторически – но в говоре всех моих бывших соотечественников, с которыми мне пришлось общаться на земле обетованной, уже слышался вполне различимый иностранный акцент. Был ли он благоприобретенным или искусственным, совершенно неважно, потому что вспомнила я об этом только потому, что разговор неизвестной мне женщины с незнакомой Светой шел на чисто московском диалекте.
– И еще одна просьба. Вложи, пожалуйста, в букет карточку с надписью… Я сейчас продиктую… Подожду, ищи свою ручку… Нашла? Записывай. Александру Сергеевичу Прохорову, любимому папе, от Маши-маленькой… Ну что ты ржешь? Не маленькая я сейчас, это факт, скорее, большая. Просто, когда после смерти моей мамы отчим женился снова, его вторую жену тоже звали Машей. Она была Маша-большая, а я Маша-маленькая… Сделаешь, Свет? Спасибо тебе огромное! Вечером перезвоню…
Я шла на этот разговор, и в моем еще воспаленном мозгу начали возникать воспоминания. Когда же я, совершенно обессиленная, повисла на руках у только что говорившей по телефону женщины и увидела на ее служебном бейдже под завитушками иврита имя на русском языке – Мария Арбецкая, они, воспоминания, обрушились на меня с оглушительной силой. Пролепетав «Боже мой, Маша!», я отключилась.
Пришла в себя я уже в палате. Вокруг меня хлопотали врачи и медсестры. Ничего не болело, была только усталость, как будто я часа два назад вместе с армией Суворова перешла Альпы. Ответив на все вопросы – хочу ли я есть, пить, сесть, встать, повернуться на бок и так далее, и так далее – отрицательно, я наконец-то осталась одна и попыталась привести в порядок взболтанные событиями дня мысли.
Через полчаса в палату тихо вошла Мария:
– Моя смена заканчивается в девять вечера. Можно я к вам зайду? Вы не будете спать? – женщина теребила шнурок бейджика. – Мне показалось, что вы меня знаете…
– Конечно, заходите, я буду ждать, – ответила я на вопрос, а сама уже окунулась в воспоминания.
Эта история началась давно. Так давно, что некоторые детали, к сожалению, стерлись из памяти…
Глава 1
в которой только я, ты, он, она
МОСКВА, 1981
Я открыла дверь, вошла и замерла, как вкопанная. Ты, не ожидая моего маневра, уткнулся мне в спину и тихо присвистнул в затылок. И было от чего!..
Комната, которая на моей памяти была образцом, я бы даже сказала эталоном, советского благополучия и достатка, выглядела, как после набега кочевников. Или банды мародеров. Ни сверкающих хрустальных фужеров, ни ковров разных расцветок и размеров, ни перламутровой «Мадонны», ни люстры богемского стекла – особой гордости хозяев, добытой по случаю в фирменном магазине «Власта» на Ленинском, ни югославского гарнитура мягкой мебели. Ничего!
У стены, правда, стоял диванчик, по виду детский, на котором, свернувшись калачиком, очень уютно, лежал он. Натянутое до подбородка нечто пледовое и стоящая на полу рядом с диваном трехлитровая банка с остатками пива, в которой плавал лохматый окурок, довершали эту «идиллическую» картинку.
– Слушай, а почему он, чудо-юдо утомленное, даже не соизволил голову оторвать от подушки? – принимая во внимание ситуацию, шепотом спросил ты. – Или так умотался, так умаялся, поднимая стакан на субботних посиделках, что впал в ступор от переутомления?
– Потому что он мертвый, – раздалось сзади.
Мы обернулись, отреагировав, скорее, на звук, чем на слова. У стены, прижавшись к обоям, с лицом цвета фисташкового мороженого, стояла она.
– В каком смысле? – задала тупой вопрос я.
– В самом настоящем.
– Ты шутишь? – сказал кто-то из нас, я даже не поняла, кто именно.
– А что, похоже? – прошелестела она в ответ. – Я стою здесь уже целую вечность. Позвонила вам и стою!!! Я боюсь пошевелиться, вся затекла, а вас все нет и нет!.. Где вы были?!
Было понятно, что она на грани истерики, но я чувствовала себя не лучше: обухом по голове – это про меня!
Надо было что-то делать. Выходить из ступора и делать. Первым пришел в себя ты.
– Как ты поняла, что он, ну… не живой? Ты вызывала врача? Или как?
