с отцом в Эрнсберге, запятая, родители разведены. Род занятий, двоеточие, учащаяся гимназии Санкт-Эрик в Стокгольме, точка. Не курит, точка. Алкоголь практически не употребляет, точка.
Зато ширяется по полной, мысленно добавила я и не смогла сдержать улыбки.
Она продолжила:
– Описание происшествия, двоеточие. Пациентка выпиливала книжную полку на уроке столярного мастерства электро…
– Это было не столярное мастерство.
– Что?
Голос режущий, как стекло. Узкий прищур глаз. Я представила, как ее паучьи ресницы отделяются от век мохнатыми пучками и медленно карабкаются по щекам вниз.
– Это было не столярное мастерство. А скульптура. Урок скульптуры.
– И почему же ты тогда делала полку?
– Я… мне разрешили. Как бы. Я не очень дружу со скульптурой.
Доктор Левин демонстративно вернулась к диктовке.
– Пациентка выпиливала полку электропилой на уроке скульптуры, точка.
Она посмотрела на меня в упор. Казалось, что ее усталые глаза сейчас просверлят меня насквозь.
– В результате оплошности пила соскользнула, и пациентка отрезала кончик большого пальца левой руки. Статус, двоеточие. Отрезанный кончик большого пальца левой руки, запятая, двадцать три – двадцать четыре миллиметра от межфалангового сустава, запятая, отрезано около пяти миллиметров, запятая, повреждение не затронуло сустав, точка.
Других повреждений нет, точка. Общее состояние, двоеточие. Наблюдается остаточное действие болевого шока, пациентка держится несколько… отчужденно.
Тут она резко умолкла.
– Я вытачивала фламинго, – сказала я. – Когда случилась эта… оплошность. Я вытачивала силуэт фламинго на боковой стенке.
Она непонимающе уставилась на меня.
– Ты можешь идти, – сказала она, и я кивнула и вскочила, как от удара током. Огляделась по сторонам – оказывается, Мариам успела незаметно выскользнуть из кабинета.
– Спасибо, – сказала я, пятясь к выходу.
Она даже не подняла головы. Небось ждет не дождется, когда я наконец уйду. Только я за дверь – а она хвать из ящика стола миниатюрную бутылочку водки из дьюти-фри и – хлобысть! Я закрыла дверь. Теперь я уже никогда не узнаю, что она за ней делает.
Выйдя в приемную, я опустилась на стул – вокруг не было ни души, не считая молоденькой чернокожей девушки с крупными золотыми сережками. Она тут же уставилась на мою рубашку с засохшими брызгами крови на груди и рукавах.
За окном пошел дождь. Мелкие аккуратные капли дробно застучали по стеклу. «Держится отчужденно», – вспомнилось мне. Так вот, значит, я какая. Отчужденная.
Вальтер трижды прошел мимо приемной, прежде чем наконец заметил меня.
– Вот ты где! – выпалил он, переводя дух. От него пахло дымом – не сигаретами, а чем-то пряным вроде благовоний.
Я ничего не ответила. Да и что на это скажешь.
