style="font-size:15px;"> – Жалко, – отметила девочка, явно взгрустнув. – С ним интересно, и он единственный, кто сообщал ценные сведения о некроманте.
– Так уж случилось, что из наших никто с ним не сталкивался, – пожал Альберт плечами. – Быть может, доклад императору навеет тому какие-то мысли.
– А дядя Квинт? – поинтересовалась Анфиса.
– Сейчас где-то в Лонгшире, – ответил посол. – Мы оттуда с тобой уехали, а он дальше остался вести дела и путешествовать по городам. Его миссия для церкви очень важна. И, кто знает, может, важна окажется и для всей Империи в целом. Я всегда говорил, лучше не захватывать силой, а порабощать хитростью. Земли эльфов уже несколько лет принимают идеи нашей религии. Вера в Творца там всё больше распространяется. Мы подготовим местных более не принимать эльфов и их культы.
– Надо разыскать Дамиана, – сообщила о своих планах девочка.
– Поднимемся-ка за ним, заодно свяжемся с архиепископом, давно не виделись, – не дописав письмо, поднялся Альберт из-за стола.
– Его спальня среди гостевых комнат общежития… На третьем этаже, чтобы вид был красивее, – припоминала Анфиса.
– О, нет. Дамиан ранняя пташка, это ты у нас соня, – коснулся посол волос дочери, зашагав рядом с ней прочь из кабинета. – Его разыскать можно только в одном месте.
При всех набожных качествах отца Дамиана, который буквально излучал истинную веру, соблюдал имперские церковные постулаты, проповедовал добродетели и сам старался им следовать, у пришлого из Гедельбурга священника была одна невероятная страсть. Непреодолимая жажда к крепким напиткам.
И, несмотря на то, что Квинтесберг был, в первую очередь, городом высокой духовной силы, здесь всё же был свой винный дом, а церковные служки как раз промышляли изготовлением алкоголя, продавая его бочками и бутылками в разные концы.
Винный дом представлял собой что-то среднее между храмом и забегаловкой. Здесь не было комнат для съёма, не поощрялись азартные игры, стояли алтари для молитв, пели хором церковные песни, готовили простую еду и, самое главное для отца Дамиана – престарелого худощавого мужчины со шрамом через левый глаз на лице, – наливали отличного крепкого вина.
– Всё причащаетесь? – иронично подметил Альберт, присаживаясь вместе с дочерью напротив гостя.
– Дегустирую по чуть-чуть церковные имперские вина, – ответил тот.
Старик в ничем не примечательной белой рясе, словно самый обычный деревенский монах. Даже не проповедник, кем он тоже являлся, будучи и мессиром, и чародеем, и святым отцом по церковному сану, а будто скромный служка с верёвочным поясом. Выразительным был лишь его нательный равносторонний крест из посеребрённого сплава с сапфиром по центру.
Голова вся в морщинах, худощавая, лысая, и только на самом затылке веером, словно павлиний хвост или серый костёр, торчали взъерошенные седые лохмы. Зрячим был только правый рыжевато-янтарный глаз. Левый был серым,
