«Марина и я – наполовину русские по отцу. По матери на четверть польки, на одну восьмую – германки, на одну восьмую – сербки».
Мария Александровна очень рано потеряла мать. Воспитанием девочки занималась гувернантка Сусанна Давыдовна, впоследствии ставшая ей мачехой. Образование было домашним, достаточно строгим. С другими детьми, за исключением взятой в дом девочки-компаньонки, она не общалась. Она изучала иностранные языки, литературу, любила книги. С юных лет вела дневник. Серьезно занималась живописью, ее преподавателем был художник Михаил Клодт, племянник знаменитого скульптора. В то же время она была влюблена в музыку. Ее способности хвалил пианист и дирижер Николай Рубинштейн, основатель Московской консерватории, настаивавший на том, чтобы талантливая ученица занялась исполнительской деятельностью. Но отец Марии Александровны посчитал артистические занятия недопустимыми для благовоспитанной барышни. По той же причине она не смогла реализовать себя как живописец.
Замуж Мария Александровна вышла в 23 года, хотя любила другого. Но тот был женат, и отношения с ним, по мнению ее отца, были недопустимы.
МЦ: «Когда мой дед, А. Д. Мейн, поставил ее <мать> между любимым и собой, она выбрала отца, а не любимого… ‹…› Моя мать выбрала самый тяжелый жребий – вдвое старшего вдовца с двумя детьми, влюбленного в покойницу, – на детей и на чужую беду вышла замуж, – любя и продолжая любить – того, с которым потом никогда не искала встречи и которому, впервые и нечаянно встретившись с ним на лекции мужа, на вопрос о жизни, счастье и т. д., ответила: «Моей дочери год, она очень крупная и умная, я совершенно счастлива» (Боже, как в эту минуту она должна была меня, умную и крупную, ненавидеть за то, что я не его дочь!)» (Мой Пушкин, 1937).
По мнению некоторых биографов Марины Цветаевой, в частности Виктории Швейцер, именно то, что Мария Александровна потеряла свою мать в очень раннем возрасте, впоследствии повлияло на ее решение выйти замуж за вдовца. О ее желании помочь маленькому Андрею, оставшемуся, как и она сама, без матери практически с рождения, упоминали в своих воспоминаниях и Анастасия, и Валерия. Но независимо от причин, повлиявших на этот выбор, Мария Мейн старалась поддержать своего супруга – помочь ему пережить потерю, продолжить работу по созданию музея.
АЦ: «В нашей матери, Марии Александровне Цветаевой, урожденной Мейн, отец нашел себе верного помощника по труду – созданию Музея. Свободно владея четырьмя иностранными языками, она не раз ездила с отцом в художественные центры Европы, вела всю его переписку».
На протяжении всей своей сознательной жизни Мария Александровна писала дневники, однако она уничтожила отдельные страницы – те, где есть упоминания о ее взаимоотношениях с кем-либо, кроме супруга. Она пожелала оставить в тайне все, что касалось ее личных переживаний, однако сохранила записи, посвященные дочерям, Марине и Анастасии. Позже девять тетрадей с этими записями хранилось у подросших сестер Цветаевых, до наших дней дошла только одна, в которой записи датируются зимой 1887–1988 годов. Остальные дневники Марии
