с монументальной Царицей Ночи даже пухленькая Памина смотрелась нежной тростиночкой.
– Значит, у мужа Евдокии тоже есть любовница?
– Конечно. Это же театр.
Фима в душе просто ахнула. Памина – это тебе не Ромашка и не Колокольчик, это один из главных женских образов в этой опере. И эта партия тоже досталась не чужому человеку, не за заслуги или талант, а исключительно за ловкость в делах постельных. Ну и нравы в этом театре! Режиссер назначил на две ведущие партии свою супругу и свою любовницу. И вряд ли его сексуальные предпочтения основывались исключительно на таланте обеих.
– А что с исполнителем главной мужской роли? – заинтересовалась она. – Юноша со сценическим образом Тамино. Кем он приходится Евдокии и ее мужу?
Семен был очень доволен произведенным эффектом и продолжил развивать тему:
– Тут, в этом театре, кипят такие страсти, куда там! Я подумываю, как бы перевести Алечку на более спокойную работу.
Похоже, Алечка произвела на кавалера большое впечатление, если уж он с присущей ему обстоятельностью принялся обдумывать в деталях всю их дальнейшую совместную жизнь.
– Твоя подруга Алечка изрядная болтушка, раз за такой короткий промежуток времени умудрилась выболтать практически постороннему человеку столько секретов.
Но Семен не видел в этом ничего плохого, а напротив, считал, что такая общительность его новой подруги свидетельствует о той высокой степени доверия, которая возникла между ними двумя с первой минуты. По этому поводу они даже немножко поспорили с Фимой, благо Папагено в данный момент на сцене вообще не было, впрочем, как и Хризантемы-Алечки. А все прочие действующие лица, представленные в данный момент в виде хора ученых, никакого интереса у них двоих не вызывали.
И тут появилась она – Царица Ночи. Двигалась она теперь совершенно иначе. Куда подевалась былая величественная поступь! Теперь шаги сделались неуверенными, она ощупывала воздух руками перед собой, словно двигалась в темноте. Добравшись до середины сцены, она запела. Но что-то случилось и с ее голосом тоже. Звуки перестали литься единым музыкальным потоком, в нем то и дело возникали промежутки звенящей тишины, во время которых все находящиеся на сцене с опаской переглядывались между собой. И если зрители всякий раз терпеливо ждали продолжения арии, уверенные, что перерывы вызваны волнением самой Царицы Ночи, козням и даже свободе которой в это время на сцене приходил конец, то сами артисты уже смекнули, что роль тут ни при чем, и с их коллегой происходит нечто неладное. На лицах их читалась тревога, которую не мог скрыть даже толстый слой грима.
Кое-как, с многочисленными остановками Царица Ночи закончила свою арию, затем воздела руки к потолку, пошатнулась и картинно рухнула, отчего над сценой поднялось легкое облачко пыли. Зрительный зал взорвался аплодисментами, потому что все сочли такую концовку невероятно эффектной.
Один Сема был недоволен.
– Странно, в либретто сказано, что теперь она заточена навеки и должна опуститься
