я вспомнила его разговор с Цезарионом, а особенно мимолетно промелькнувшее на его лице удивленное выражение и спросила:
– Что ты думаешь о моем сыне?
Антоний покачал головой:
– Меня поразило сходство с Цезарем, особенно в движении. Вот уж не думал, что увижу Цезаря снова.
– Да. Меня это и радует, и навевает грустные воспоминания.
– Увидев его, никто не усомнится, что он сын Цезаря.
– Даже Октавиан? – спросила я.
– Особенно Октавиан, – ответил Антоний.
– Антоний, что мне делать? – вырвалось у меня. – Я не могу стоять и смотреть, как сына Цезаря оттесняют в сторону, пренебрегают им. Я знаю, что у него нет законного права претендовать на что-либо в Риме, но… ты видел его. Ты меня понимаешь.
– Понимаю. – Он помолчал. – Но правда сильна. Я знаю, что наступит день…
– Мы должны приблизить этот день! – страстно заявила я. – Разве ты не понимаешь, что у судьбы лишь один ключ от дверей удачи, а остальные – у решимости и воли? Судьба не высечена в камне, она переменчива. Она ждет. Мы должны показать ей, что намерены добиваться результата.
– Однако, – откликнулся он, несколько смущенный моим напором, – взламывать врата судьбы тоже не стоит. – Он помолчал. – Нам надо усвоить урок Цезаря: случай и коварство ничтожных людишек превозмогли и его гений, и его мощь.
Антоний взял мою руку и накрыл ее своими ладонями.
– Я сделаю все, что в моих силах, дабы Цезарион стал наследником Цезаря. Но сейчас он царь Египта и твой сын. Не такой уж плохой удел.
Я улыбнулась, сознавая, что по большому счету Антоний прав. Да и какая мать пожелает, чтобы ее дитя устремилось в бурные, опасные – зачастую смертельно опасные – воды римской политики? Египет гораздо спокойнее.
– Ты устал, – сказала я. – Мне не следовало беспокоить тебя политическими вопросами. Пойдем, – я потянула его за руку, – тебе нужно прилечь, поспать…
– С тобой, пожалуй, заснешь.
Он вовсе не выглядел усталым.
– Ну, не заснешь, так взбодришься.
С этими словами я провела его в свою спальню – еще недавно запретную территорию для любого мужчины, кроме Цезаря. Для Антония это был способ взбодриться после путешествия, а для меня – освободиться от прошлого.
Я заключила его в объятия, и мы упали на широкую кровать, радуясь все более тесной близости. Наши лица оказались на подушке одно напротив другого, и в его темных глазах я увидела собственное отражение – какой я была, какая я есть, какой буду. Мы стали друг для друга судьбой, но за то, чтобы наша общая судьба оказалась счастливой, следовало сражаться.
Впрочем, это относилось к будущему. В настоящем я позволила себе отдаться чистому наслаждению и в наивысший его миг подумала: тот, кто познал блаженство, уже прожил жизнь не зря. Даже самые скромные из моих подданных могут испытать его с той же остротой. В этом отношении боги милостивы
