переменой блюд, я встала, обвела жестом убранство зала и объявила:
– Это ваше. Ложа, посуда, столовые приборы – все.
Поскольку утварь была еще более изысканной и дорогой, чем в прошлый раз, они остолбенели.
– О доставке, как и раньше, не беспокойтесь – об этом позаботятся мои слуги. Кроме того, я желаю подарить вам еще и по скакуну. Мои эфиопские факельщики, – я указала на темнокожих юношей, один за другим заходивших в зал, – будут сопровождать вас, ведя в поводу лошадей.
Теперь пир действительно закончился. Осталось сделать лишь один эффектный жест. Взяв Антония за руку, я произнесла:
– Всего доброго, дорогие гости! Мы с благородным Антонием желаем вам спокойной ночи.
С этими словами я повернулась и, не отпуская его руки, пошла вместе с ним к своим личным покоям. Спутникам Антония не оставалось ничего другого, как подняться на палубу и сойти на берег. Они поняли, что Антоний за ними не последует. Где и как он проведет ночь, ни у кого сомнений не было.
В каюте я привалилась к двери и закрыла глаза. Все прошло удачно. Я хорошо сыграла свою роль, а ведь этого не предскажешь заранее.
Антоний стоял посередине комнаты и поглядывал вокруг с опаской, будто ожидал еще какого-то сюрприза. Вдруг змея выскользнет из-под кровати, или невидимые руки подадут чаши с вином, или начнет завывать призрачный хор.
– Мне весь вечер не терпелось сделать вот так. – Я обняла его.
– Тогда ты должна это убрать, – сказал он, наклонившись, чтобы снять с меня корону. – Все твои дорогие, но жесткие и холодные побрякушки. – Бережно расстегнув мое драгоценное ожерелье, Антоний положил его на столик. – И твои волосы. Пожалуйста, распусти их.
Я вынула гребни и стала расплетать косы; кожу на голове пощипывало от прилива крови. Ирас постаралась на славу, так что с прической пришлось повозиться. Когда мои волосы наконец свободно упали, Антоний прошелся по ним пальцами, как гребнем, и я ощутила слабость от нестерпимого желания.
– Теперь ты снова человек, – сказал Антоний.
Он прибавил к словам такой поцелуй, что мне стало ясно: весь вечер он чувствовал не меньшее возбуждение, чем ощущала я.
Наше вожделение было столь сильным, что мы немедленно слились воедино, пытаясь справиться с накалом страсти.
Потом, лежа рядом со мной в темноте, он сказал:
– Вижу, ты хочешь объявить о наших отношениях всему миру.
Слова прозвучали сбивчиво – Антоний еще не успел отдышаться.
– Да, – подтвердила я, положив голову ему на грудь, что, наверное, приглушило мой голос. – Скрывать их уже невозможно, да и желания прятаться у меня нет.
Он нежно поцеловал мою макушку.
– Значит, как говорится, «гори все огнем»?
– Не «все» – это мы горим. Огонь в нашей крови, его не потушить.
– Да, огонь, – пробормотал он, словно думал в тот момент о чем-то другом. – В Риме от него займется пожар, это
