Или если кто-то похлопочет, чтобы вас, допустим, перевели в частную клинику. Может, ваш брат?
Фрэнк в отчаянии покачал головой:
– Эдгар даже на звонки не отвечает.
– А люди, на которых вы работали?
– Доктор Уилсон спрашивал меня об этом. Им такое не нужно. На самом деле они не хотели, чтобы я у них работал. Я давно уже понял.
Лицо Фрэнка исказилось той самой, свойственное ему ухмылкой. Они дошли до входа в главное здание.
– Я какое-то время поработаю вашим опекуном, – сказал Бен. – Может, смогу найти того, кто способен вам помочь.
– Нет таких людей.
– Может, кто из школы? Или из университета? Вы ведь, наверное, учились в университете.
В голове у Фрэнка промелькнул образ Дэвида Фицджеральда: осенним вечером они сидят с ним в Оксфорде, в их комнате, разговаривают о Гитлере и политике умиротворения. Тогда он совершил открытие: оказалось, кого-то действительно может интересовать его мнение. Как вроде бы и этого санитара Бена, вот только по какой причине, Фрэнк понять не мог. С Дэвидом они толком не виделись вот уже много лет, но одно время тот был ему ближе кого-либо еще.
– Есть один человек, – осторожно сказал Фрэнк.
Глава 6
В следующий четверг Дэвид отправился на работу, как обычно, в восемь. Он шел по улице к станции «Кентон», одетый в котелок, черный пиджак и брюки в полоску. Напротив дома располагался парк – крохотный сквер с цветочными клумбами. В дальнем его конце все еще стояло квадратное бетонное убежище, построенное в 1939 году в ожидании авианалетов, которых так и не последовало, – приземистое, уродливое, ныне заброшенное. Иногда там собирались и курили мальчишки, что породило жалобу в совет. Дэвид кивал соседям, мужчинам в такой же одежде, тоже шагавшим к станции. Погода была сухая и ясная, холодная для середины ноября. От дыхания образовывались облачка пара, похожие на выхлоп старенького «Остина-7».
В метро было людно, в воздухе висел густой запах табачного дыма. Задержавшись у стойки, он почитал «Таймс». Привлекал внимание жирный заголовок: «Сегодня Бивербрук и Батлер летят в Берлин на переговоры по экономике». Это было неожиданно – в вечерних новостях вечером о переговорах ничего не сообщали. «Оптимизм по поводу новых торговых связей с Германией», – гласила статья. Оставалось только гадать, что потребуют взамен немцы.
Вокзал Виктория гудел: тысячи пассажиров заполняли огромный вестибюль, дым и пар от поездов поднимались к высоким сводам. У ведущей на платформу калитки стояли двое немецких солдат в серых мундирах – вероятно, возвращались на военную базу на острове Уайт. Совсем молодые, они смеялись и шутили. Наверное, ездили в увольнительную в Лондон. Тех, кого посылали на Уайт, стоило назвать счастливчиками – бесконечная мясорубка русского фронта перемалывала таких вот парней вот уже одиннадцать лет и, скорее всего, рано или поздно должна была поглотить и этих двоих. Дэвид, сам того не ожидая, почувствовал к ним жалость.
Он прошел по улице Виктории на Парламент-сквер, затем свернул
