неплохо, впрочем, в достатке. Но Маркунина Татьяна не тут же узнала, пока он сам не назвался.
– Боже ты мой, и чего ты приехал вдруг? – с укором спросила она. – Проходи на кухню, не разувайся, ты же ненадолго?
– Хотел, вот, увидеть тебя, сон увидел, вот и решил. У меня никого, я не женился, а ты как? – говорил благодушно Маркунин, идя за ней на кухню. Сел на табурет. Татьяна стала его рассматривать, находя только возрастные перемены, побрит на скорую руку, одет несвеже, и она брезгливо покривилась, села напротив, вздохнув, как перед неизбежным наказанием.
– Чего же не женился, всё, небось, перебирал бабами? А у меня муж, детей трое. Старший твой учится на экономиста в городе, должен вот приехать, жду… А младшие школу заканчивают, последние двойня у меня, – она говорила тем тоном, которым выражают довольство жизнью, когда всё идёт своим чередом.
Маркунин это определил с первого на неё взгляда, причём Татьяна почти не изменилась, разве что стала солидней, но такая же привлекательная, даже молодая. Он помнил, какой была она непосредственной, как она тогда безоглядно верила ему, что они всегда будут вместе, но он уехал, даже не попрощавшись, потом написал извинительное письмо, обещал заехать.
Она ответила, когда уже сын родился, вероятно, питала надежду, что теперь-то он приедет, кровинка своя притянет, а он больше не написал, она не возненавидела его, просто стерпела, переборола, в себе переносила боль…
И вот по его сосредоточенному виду она поняла, только через много лет испытал стыд, потупил взор.
– Я училась в сельскохозяйственном заочно, стала агрономом, – продолжала степенно Татьяна. – Из армии парень пришёл соседский, предложил замуж, я и пошла, куда же мне было деваться с ребёнком? Теперь он директор совхоза, твоего сына воспитал. А ты как жил? – с гордостью за себя закончила она.
– Да так же, всё ездил, ездил по командировкам и не заметил, что живу уже в другой стране, а потом стал не нужен делу, которому отдал годы, оно и распалось. И вот я никто… но буду… детей в школе географии учить, – дополнил он, понимая, что в её глазах выглядит ничтожеством.
– У тебя же образование не для школы, кажется? – удивилась она, присматриваясь к нему.
– Ну и что, историю знаю, геологию, палеонтологию, – он вздохнул, пряча глаза, что приходится объяснять очевидные вещи. – Я рад за тебя. Сына увидеть позволишь, может, дашь такую возможность? Меня не знает он? – спросил беспокойно, чувствуя, однако, что здесь он тоже лишний, не нужный, и обида объяла сердце, глаза повлажнели.
– Почему, оставайся, скажу мужу – дальний родственник, – но она тут же спохватилась. – Ой, Юра, нет, так нельзя, он же знает мою историю с тобой и поймёт. Даже не знаю как быть? В альбоме на сына посмотришь и довольно. Ну, вот скажи, зачем смущать парня, он-то приёмного отца родным считает…
Татьяна принесла альбом, и Маркунин уже по привычке
